Вдруг где-то раздался оглушительный взрыв. Взорвалась мина, и взлетел в воздух темный столб льда. И в этом шуме из-за ледяных торосов выскочила группа вооруженных партизан. Раздались выстрелы. Несколько конвойных упало. Другие стали отстреливаться. Нападавшие смешались с толпой осужденных. Конвой быстро обезоружили и связали.
— Петр Иванович! Где вы? — крикнул Курбатов. И неожиданно увидел его лежащим на льду.
Курбатов скинул с себя тужурку, вытащил из кармана теплые торбаса, нагнулся к Петру Ивановичу, чтобы помочь ему одеться, и в это самое время лежавший раненый конвоир — его сочли убитым — выстрелил Курбатову в спину из нагана. И Курбатов упал навзничь, еще держа в руке меховой сапог.
Гриша Михайлов — он был теперь в отряде Селезнева — подбежал к Курбатову. Наклонился к нему. Но жизнь уже покинула этого кипучего, смелого человека.
В битве жизни познается цена сплоченности и дружбы. Как часто Гриша в тяжелые минуты приходил в уныние, но, поднимая голову, видел, что близкий, преданный товарищ с тобою рядом. Какое это было счастье — среди тревог и смертельной опасности услышать его мужественный, ободряющий голос!
Курбатова положили на нарту. Больных, измученных людей усадили на нарты, спрятанные за торосами. И собаки, чуя опасность, помчались берегом вверх по реке.
* * *
Екатерина Николаевна была освобождена. Но баржи с эвакуированными уже ушли. Городок опустел. По приказу Возницына взрывали крепостные форты, деревянные дома обливали керосином, под каменные клали динамит. Городок как будто не хотел гореть. Ветра не было. Тайга молчала. И пламя нехотя перебиралось из дома в дом. Центр и южная часть города оставались еще нетронутыми, когда Екатерина Николаевна с крошечным узелком пробиралась по бывшей Большой улице. Курцевский дом и гимназия еще стояли, защищенные огромными вековыми деревьями, а дома на набережной уже горели. По реке стлался дым, и над ним мелькали чайки. Они казались то ослепительно белыми, то черными, то огненными. Впереди Екатерины Николаевны бежала по тротуару корова. В домах были открыты двери и окна. В одном видна была кухня и на плите кастрюли. Казалось, в тишине покинутого дома кто-то еще собирался обедать.
На китайских огородах под сопкой стоял последний отряд артиллеристов. Над городом качалось пламя. Отрываясь, оно вдруг поднималось, летело над домами и стремительно падало вниз на крыши.
Екатерина Николаевна спустилась к пристани. Слышались взрывы. Это горели пороховые склады в той самой крепости, куда когда-то, в далекие годы, китаец Ли Фу возил на своей водовозке воду.
— Гражданка! — раздался голос солдата. — Уходи куда хочешь. И часа не пройдет, как пристань взлетит на воздух.
На реке было пусто и мрачно. Куда идти? Екатерина Николаевна не хотела спасаться. Она устала и покорилась своей судьбе и просила только пощады для Нади и других. Сколько прошло времени? Кто знает?
Чьи-то нежные руки обняли Екатерину Николаевну.
— Екатерина Николаевна! Какое счастье! Мы с ног сбились, разыскивая вас по городу. Уж какой-то артиллерист сказал, что на пристани сидит пожилая женщина!
Екатерина Николаевна подняла глаза и увидела Лизу Фомину. Она была с другой девушкой и с ними два молодых партизана.
— Скорее! Скорей в лодку! Она тут, у пристани, — торопил партизан.
Екатерину Николаевну бережно усадили в лодку. Она отчалила от пристани. Поставили парус, и попутный ветер понес лодку на фарватер.
Она была уже далеко, когда страшный гром прокатился по реке. Бухта закрылась черным дымом. А пристани — почтовая, торговая, общества «Самолет», морская, небелевская — все взлетели на воздух.
Но лодка уходила все дальше, и волна водоворота докатилась до нее ослабленной.
Через несколько часов путники высадились у заимки.
Сумерки упали на землю.
Городок остался далеко. Над ним по-прежнему висела черная завеса и полыхало зарево.
На заимке стояла тишина, и небо безлунное казалось высоким, полным великого покоя. Екатерина Николаевна посмотрела в сторону покинутого городка. И на нее глянула с неба вечерняя звезда. Одинокая и лучистая, она победно сияла в небе, словно божественный огонь из чудесного мифа о Прометее.
