Игнатов приглашал его на необычный праздник – городской голова решил устроить конные карусели. Он предлагал ему участвовать в костюме средневекового рыцаря. На пару с какой-нибудь дамой. Но он лишь посмеялся. Ему только рыцаря изображать. Разве что рыцаря печального образа.
– А что, может, напротив, отвлечешься? И дамы кругом, прекрасные, в старинных нарядах. – Подмигивал ему, намекая на монашескую жизнь молодого человека. В городе он не бывает, а в тайге женщин нет. Разве что Мун-Со? Но это еще вопрос – женщина ли она…
Алексей наконец поднялся с крыльца и вошел в дом. Завтра с утра он устроит банный день, а потом отправится к рабочим.
Он зажег лампу и собрался раздеться.
В дверь тихо постучали. От неожиданности он сказал, как будто жил в деревне:
– Войдите. – И посмотрел на дверь.
Вошла женщина. Она заморгала, ему показалось – Шурочка. Сердце замерло, руки застыли, язык присох к нёбу.
– Вы Алексей Данилович Старцев? – спросила женщина. Голос не ее. Иной.
– Да, – ответил он.
– Письмо, – услышал он. – Я привезла вам письмо от Шурочки.
– Прошу садиться. – Он указал на лавку у окна.
Перед Алексеем сидела молодая прелестная женщина и смотрела на него ясными серыми, широко расставленными глазами. На ней был черный плащ с капюшоном. На лацкане какой-то вензель. Он поймал себя на том, что пытается разглядеть его, как будто он даст ему ответ – что происходит. Что значит появление незнакомки в глухой алтайской тайге? Не мираж ли это, какой случается в полнолуние?
Она отклонилась к оконцу, локоны гостьи в отсвете луны напомнили извивающихся змей. Как у горгоны Медузы, подумал он, чувствуя дрожь во всем теле. Ему хотелось спросить – как она добралась сюда? Кто привез ее? Ведь не одна же она сюда приехала?
Но она повторила тихим низким голосом:
– Алексей, вам письмо. Последнее…
Он свел брови, пытаясь понять, что значит то, о чем она говорит.
– От Шурочки… Письмо… Последнее… Что? – наконец достучался до его встревоженного разума смысл произнесенных слов. – Дайте!
Она протянула ему конверт.
Он ждал чего-то такого… Разве нет? Не только что он думал об этом, глядя на полную луну, размышляя о том, что скоро придет от нее письмо! Значит, вот оно, которое не посылают по почте, а доверяют нарочному. Чаще всего – своему другу, подруге, чтобы те могли произнести слова утешения, которых могло не хватить в письме.
Обычно такие письма посылают, желая отказать. И пишут что-то вроде: прости… даю тебе свободу… я не могу… жизнь такова…
Алексей Старцев пока еще не получал таких писем, но слышал не раз. Когда у костра собираются мужчины, они говорят о разном. О женщинах тоже. Его рабочие за общим ужином вспоминали прошлое, дом, своих женщин, которые были их женщинами до каторги. Они получали от них такие письма.
– Давайте, – снова сказал.
Он прочел, сердце его оборвалось. Это иное письмо.
– К-как? Вы хотите сказать, что Шурочка… умерла?
– Да, и написала это перед… – Гостья опустила голову. Локоны упали на лицо.
– Шурочка не могла умереть, – сказал он. – Потому что она знает, что я здесь. Она не может умереть.
Женщина покачала головой.
– Она была неизлечимо больна. Да, – сказала тихо нежданная гостья. – Но перед самой смертью написала то, что вы прочитали. – Она поднесла к глазам указательный палец с пятнышком чернил на подушечке, словно хотела смахнуть слезинку. – Мы были самыми близкими подругами, говорят, мы похожи.
Она вскинула голову, как Шурочка. Самое характерное движение, которое она долго тренировала перед зеркалом. Оно не давалось, Лидия не понимала почему. Она не догадывалась, что так держать голову научиться нельзя. Надо родиться от тех, кто держит ее так тоже, и родиться от людей, которые точно так же прямо ее держали и сто, и двести лет назад.
Но иногда она добивалась успеха. Как сейчас.
– Она… просила меня найти вас и отдать письмо. Вы… вы уже нашли золото? – спросила она.
Старцев усмехнулся.
– Говорят, что нашел, – пожал он плечами.
Глаза Лидии заблестели.
– Я знаю, что написала Шурочка… В самом конце.
– Я тоже это знаю, – сказал он, складывая письмо.
– Она действительно любила вас. И… – Она глубоко вздохнула, так глубоко, что ни один мужчина на свете не упустил бы возможности взглянуть туда… На высоко поднявшуюся грудь с глубоким декольте под распахнутым плащом. Два белоснежных шара выпирали из тесного для них укрытия. Их хотелось погладить, успокоить, чтобы они волновались так, как сейчас. – Она мне поручила то, о чем написала в конце письма… Это… для ее светлой радости… там… – Гостья медленно подняла голову, потолок был низок, но не надо было объяснять, что она смотрит на небеса.
