— Снова мечтаешь. — Люк вылез из бассейна. Движения его поджарого тела были гибкими и плавными. Он обтер ладонью мокрое лицо, взял полотенце и сверкнул плотоядной улыбкой. — Зачем предаваться каким-то мечтам, когда перед тобой живой человек? Если хочешь вернуться в спальню, meu amorzinho, то скажи только слово.
За свою наглость он заслуживает пощечины или, по крайней мере, едкого ответа, но она промолчала… потому что это правда. Правила жизни определяет он: когда им есть, когда спать, когда заниматься любовью и даже каким образом это делать — при этом любая попытка с ее стороны проявить инициативу пресекалась. Дирижером в их оркестре был он, но в отличие от нее он никогда не терял головы, хотя тоже получал удовольствие от секса.
Люк набросил на широкие плечи полотенце. Капельки воды блестели на волосах у него на груди и на мускулистых бедрах. От созерцания его бесподобного тела у Кимбери сдавило живот.
— Ты здесь уже почти целый час. — Люк озабоченно посмотрел на нее. — Иди в дом, а то сгоришь.
Она хотела было возразить, сказав, что он опять командует, но сообразила, что сможет из дома незаметно позвонить сыну. Она спустила ноги с шезлонга и встала.
— Ты прав — я могу обгореть. — Подхватив сумку, она сунула ноги в сандалии. — Пойду прилягу. Я немного устала.
Ей, в отличие от неутомимого Люка, бывало тяжело практически не спать ночами, поэтому днем она урывками спала.
Кимберли вернулась в спальню. Бросив взгляд в окно, она удостоверилась, что Люк находится на террасе около бассейна, и набрала номер телефона. Рио тут же ответил.
— Мама? — Его голос звучал прерывисто — он был чем-то взволнован. — Ты должна купить мне рыбку!
Как он похож на отца! Всегда что-то требует и командует. Кимберли улыбнулась.
— Какую рыбку?
— Такую же, как у нас в школе.
Они поболтали несколько минут, а когда Кимберли выключила телефон, сердце у нее готово было разорваться.
Она положила телефон в сумку и, заметив под конвертом со страшным письмом что-то блестящее, не поверила своим глазам: это были наручники. Она вспомнила, что сын взял у своего приятеля игрушечное снаряжение полицейского и, должно быть, случайно сунул наручники ей в сумку. Странно, что в аэропорту это не обнаружилось. Кимберли смотрела на наручники, и неожиданно ей пришла в голову озорная мысль.
Осмелится ли она?
Она быстро перекинула наручники через изголовье кровати и прикрыла их подушкой.
— Я подумал, что рискую получить солнечный удар и что мне тоже необходимо отдохнуть, — раздался от двери низкий голос Люка.
Кимберли вздрогнула и вскочила с кровати. Неужели по ее виноватому лицу он о чем-то догадался?
Нет, он не догадался, так как разглядывал ее тело, едва прикрытое бикини.
— На солнце ты не обгораешь, и ты никогда не устаешь, — сказала она.
Он шагнул к ней, и у нее глубоко внутри зашевелился вредный червячок желания. Было видно, что Люк тоже возбужден и плавки на нем вот-вот лопнут.
— Мы встали всего час назад.
— Час — много. Особенно если на тебе это бикини.
— Ты сам выбрал такое, — напомнила ему Кимберли — бикини было приготовлено для нее на вилле вместе с другой одеждой. — Я ведь не привезла с собой ничего.
Он хищно усмехнулся.
— Но пока что, minha docura, тебе ничего другого из одежды не понадобилось.
— Там, где дело касается секса, ты ненасытен.
— Ненасытен там, где дело касается тебя, — уточнил он и нахмурился, кажется удивившись своему признанию.
— Ты чем-то недоволен? — спросила она.
— Нет.
Он провел руками по ее спине, и Кимберли мгновенно охватила дрожь. Она обреченно подумала, что сопротивляться ему бесполезно. Стоит ему дотронуться до нее, как она тает.
Но на этот раз…
Рука Люка зарылась в ее кудрях, и он приподнял пряди, чтобы коснуться гладкой кожи на шее. Ее обжег поцелуй, и вот уже она лежит на кровати, а Люк поверх нее и смотрит из-под пушистых темных ресниц.
— Никак не могу тобой насытиться, — с хрипом выдохнул он, стягивая с нее бикини.
Не отпуская ее, он перевернулся на спину. Кимберли, понимая, что надо действовать быстро, закинула его руки за голову, отбросила подушку и защелкнула наручники на запястьях Люка, прежде чем он сообразил, что к чему. Люк замер, и на его лице отразилось изумление.
