Курце поднял на меня глаза.
— Ну как?
— Великолепно, — признал я. — Но ты должен сказать итальянцам, чтобы действовали быстро. Мы должны прижать этих мерзавцев раньше, чем они начнут стрелять. Меткаф сказал, что стрельба вряд ли нужна Торлони, но они могут пустить в ход оружие, если увидят, что их затея провалилась.
— Итальянцы не подведут, — пообещал Курце. — Пьеро сейчас висит на телефоне, раздавая задания. Им предстоит убрать отсюда четырех наблюдателей к одиннадцати часам. — Он взглянул на часы. — Осталось пять минут. Пойдем взглянем на это представление. Кажется, мы все предусмотрели — должно получиться.
Мне тоже так казалось, но мы ошибались!
Мы направлялись к выходу, когда я заметил Уокера, тащившегося сзади. В последнее время он держался в тени, стараясь не обращать на себя внимания. Я пропустил всех вперед, а его схватил за руку.
— Ты останешься здесь, — сказал я. — И если попытаешься выйти из ангара, клянусь, я убью тебя.
Лицо его побелело.
— Почему?
— Потому что ты потерял бумажник, — сказал я. — Идиот. Зачем тебе понадобилось таскать с собой тот портсигар?!
— Ка… какой портсигар?
Он еще пытался вывернуться!
— Не притворяйся, сам знаешь какой. Теперь сиди здесь и не высовывайся. Нечего путаться под ногами, у меня нет времени следить, чтобы ты еще каких-нибудь глупостей не натворил. — Я ухватил его за рубашку и притянул к себе. — Не останешься здесь — расскажу всем, почему Торлони собрался атаковать нас, — и Курце разорвет тебя на части.
Нижняя губа Уокера задрожала.
— Ради Бога, не говори Курце, — зашептал он, — не говори.
Я отпустил его.
— Ладно, но из ангара ни ногой.
Я нашел всех в конторе Пальмерини. Курце сообщил:
— Все готово.
Я попросил Пьеро:
— Вызови сюда Пальмерини, нам понадобится его помощь, чтобы поставить мачту.
— Я уже позвонил ему, — ответил Пьеро. — Он прибудет в одиннадцать пятнадцать, сразу после того, как мы закончим свою работу. — Он кивнул в сторону ворот.
— Отлично. Думаешь, мы сможем что-нибудь увидеть отсюда?
— Не все, конечно, но один из наблюдателей Торлони стоит прямо под уличным фонарем напротив ворот.
Мы тихо подкрались к воротам. Ворота были деревянные, старые, высушенные солнцем и с множеством глазков. Я встал на колени и через глазок увидел на противоположной стороне парня, освещенного уличным фонарем. Он стоял, спокойно покуривая сигарету, а одну руку держал в кармане брюк. До меня доносилось приглушенное звяканье — похоже, он играл ключами или монетами.
Курце прошептал:
— Сейчас начнется!
Но ничего не происходило. По-прежнему стояла тишина, только где-то неожиданно резко прокричала чайка. Пьеро тихо сказал:
— Двоих уже взяли.
— Как ты узнал?
Он хмыкнул:
— Птицы… они мне докладывают.
Тут меня осенило: чайки по ночам спят, они не могли кричать.
Вдалеке послышалось пение, которое становилось все громче, и наконец на улице появились трое мужчин, орущих во все горло. Видимо, они здорово нажрались, потому что раскачивались и спотыкались, один был особенно пьян, и двое других поддерживали его. Парень под фонарем бросил окурок и раздавил его каблуком, после чего отступил к стене, пропуская пьяную компанию. Один из пьяных размахивал бутылкой и кричал:
— Выпей, брат, выпей за моего первенца!
Человек Торлони покачал головой, отказываясь, но они облепили его со всех сторон, шумно протестуя пьяными голосами и требуя, чтобы он с ними выпил. Неожиданно бутылка резко опустилась, и я услышал глухой звук.
— Господи! Надеюсь, они его не убили?
Пьеро ответил:
— Не волнуйся, они знают, какова прочность человеческого черепа.
В тот же миг пьяницы чудесным образом протрезвели и бегом пересекли улицу, волоча обмякшее тело. Одновременно слева и справа появились другие группы, каждая тащила по наблюдателю. По улице проехала машина и свернула к воротам.
— Все четверо, — удовлетворенно сказал Курце. — Несите их в ангар.
— Нет, — возразил я, — лучше положить их в новый, недостроенный ангар. — Я не хотел, чтобы они высмотрели что-нибудь в нашем ангаре. — Свяжите их, кляп в рот, и пусть двое останутся охранять их.
Пьеро перевел мои слова на итальянскую скороговорку, и четверку унесли. Нас окружила группа итальянцев, так шумно обсуждавших проведенную операцию, что Пьеро был вынужден прикрикнуть на них, призывая к тишине.
