— Слушайте, — сказал я, изображая порыв щедрости, — только что я предложил вам и вашим друзьям две пятых добычи. Предположим, драгоценности составляют больше двух пятых — скорее всего так оно и есть, — тогда вы можете взять их себе целиком, а нам троим предоставить право распорядиться золотом. К тому же драгоценные камни не занимают много места и их легко спрятать.
Она попалась на удочку.
— Я знаю ювелира, который был в нашем отряде во время войны. Он сможет оценить их. Да, предложение, по-моему, вполне разумно.
Мне оно тоже казалось разумным, тем более что до сих пор я принимал в расчет только золото. Курце, Уокер и я в результате оставались при своих: по полмиллиона на каждого.
— Да, еще одно соображение, — сказал я.
— Какое?
— В том хранилище много бумажных денег: лиры, франки, доллары и прочая валюта. Никто не должен дотрагиваться до них — уверен, списки их номеров хранятся во всех банках мира. Вам придется последить за своими друзьями, когда мы доберемся туда.
— Я смогу проследить за ними, — надменно произнесла она. Потом улыбнулась и протянула мне руку. — Значит, договорились!
Я посмотрел на предложенную руку, но не притронулся к ней.
— Я еще должен обсудить это с Курце и Уокером. А они чертовски несговорчивые ребята, особенно Курце. Кстати, что вы ему сделали?
Она медленно убрала руку и странно посмотрела на меня.
— Вы почти убедили меня в своей порядочности…
Я улыбнулся.
— Необходимость, только и всего. Эти ребята — единственные, кто знает, где лежит золото.
— Ах да, я и забыла. Что же касается Курце, то он грубиян.
— Он первый признал бы вашу правоту, — сказал я, — хотя на языке африкаанс это слово имеет другое значение.[10]
Внезапно меня осенило.
— А кто-нибудь, кроме вас, знает о письме Роберто и вообще обо всей этой истории?
Франческа было отрицательно качнула головой, но вдруг остановилась, желая, видимо, оставаться честной до конца.
— Да, — сказала она, — один человек, но ему можно доверять — он верный друг.
— Ладно, я только хотел застраховаться от желающих проделать такой же трюк, какой проделали вы. Похоже, все Средиземноморье пришло в движение. Я бы не стал на вашем месте открывать своим друзьям все карты, по крайней мере до тех пор, пока дело не завершится благополучно. Если они вне закона, как вы говорите, у них могут возникнуть собственные соображения.
— Я никогда с ними слишком не откровенничала, не собираюсь и теперь.
— Правильно. Но вы должны сказать им, чтобы присмотрели за ребятами Торлони. Те ведь могут установить наблюдение за нашей яхтой и узнать, куда мы направляемся.
— Ах, ну конечно, мистер Халлоран, я непременно попрошу их присмотреть за вашей яхтой, — любезно ответила она.
Я засмеялся:
— Не сомневаюсь. Когда будете готовы, загляните-ка к нам, но торопитесь, времени осталось очень мало.
Я встал из-за стола и покинул ее, полагая, что она сама оплатит завтрак, раз уж мы с ней теперь партнеры, или, как она выразилась по-английски, «во взаимных отношениях».
* * *
Она появилась вечером того же дня в сопровождении мужчины внушительных габаритов, которого она представила как Пьеро Морезе. Тот любезно кивнул мне, проигнорировал Уокера и настороженно приветствовал Курце.
С Курце я замучился — его долго пришлось уговаривать, а он повторял одно и то же ворчливым басом: «Не дам себя одурачить, не дам себя одурачить».
Наконец я устало предложил:
— Ладно. Золото — в этих горах, место ты знаешь. Почему бы тебе не отправиться туда и не забрать золото? Уверен, что ты и один справишься с Торлони и Меткафом, с графиней и ее головорезами; уверен, что ты вывезешь золото и доставишь его в Танжер до девятнадцатого апреля. Пожалуйста, езжай и оставь меня в покое!
Он поутих, но вид у него был несчастный и клокотал он как вулкан, не зная, продолжать извержение или воздержаться. Теперь он сидел в салоне, с презрением смотрел на графиню и подозрительно — на итальянского великана.
Морезе совсем не знал английского, и собрание решило вести переговоры на итальянском, который я уже неплохо понимал, если разговор шел неторопливо. Графиня сказала:
— При нем все можно говорить. Он знает столько же, сколько и я.
