— Камушки, — ответил я.
Он задумался. Пока он соображал, я прикинул, беспокоит ли его это дело или нет. Похоже, что нет.
— Иногда и к нам попадают, — протянул он. — Никуда не денешься. Но, на мой взгляд, непохоже. Слабоват жилец.
— Может, меня зря побеспокоили, — сказал я и описал ему Джорджа Ансона Филипса, живого Джорджа Ансона Филипса в этом его коричневом костюме, темных очках, соломенной шляпе с этой желто-коричневой ленточкой. Интересно, куда делась шляпа. Там ее не было. Наверное, выбросил — решил, что слишком бросается в глаза. Его соломенная шевелюра была не Лучше.
— Похоже на него?
Он подумал, прежде чем ответить. Потом кивнул, — да. Его темные глаза смотрели настороженно, крепкая сухая рука держала карточку у губ.
— Не раскусил я его, — сказал он. — Да, боже, нигде ж не написано, какого цвета уголовники и какой формы. Он тут уже месяц. Если б его по виду можно было определить, он бы здесь не сидел.
Потом он сказал:
— Мистеру Палермо это не понравится.
— Мистеру Палермо?
— Хозяину… Через дорогу живет. Держит похоронное бюро. Этот дом его, и других хватает. Собственно, вся округа его, понял? — Он подмигнул мне. — Держится в тени. Шума не любит.
— Ладно, пока он там сидит в тени, или играет с трупами, или что он там сейчас делает, пойдем-ка пошарим в комнате.
— Ты меня расстраиваешь, — коротко ответил мулат.
— Это меня не беспокоит, — сказал я. — Пошли наверх пошарим в комнате. — Я бросил пустую банку из-под пива в корзину, она ударилась об край и прокатилась полкомнаты, дребезжа и прыгая.
Он вдруг встал, расставил ноги, потер ладонь о ладонь.
— Ты что-то говорил о пятерке, — он пожал плечами.
— Это было давно, — сказал я. — Я передумал. Пойдем вскроем комнату.
— Повтори это еще раз… — Его правая рука потянулась к бедру.
— Если ты собираешься достать пушку, то мистеру Палермо это не понравится.
— К чертям мистера Палермо, — сказал он, в голосе вдруг зазвучала ярость, лицо налилось кровью.
— Мистеру Палермо будет приятно узнать, что ты о нем думаешь, — сказал я.
— Слушай, — сказал он очень медленно и опустил руку. — Слушай. Я тут сидел, думал выпить бутылочку-другую пива. Или три. Или девять. Кого это касается? Я никого не трогал. Был чудный день. И намечался чудный вечер, тут пришел ты. — Он рубанул воздух рукой.
— Пойдем наверх, проверим квартиру, — сказал я.
Он выбросил вперед обе руки со сжатыми кулаками. Завершая движение, раскрыл пальцы на всю длину. Лицо его дергалось.
— Если бы не работа, — сказал он.
Я раскрыл рот.
— Хватит! — заорал он.
Не надевая пиджака, он нахлобучил шляпу, вытащил из ящика связку ключей, открыл дверь и мотнул мне головой — на выход. Лицо у него все еще было диковатое.
Мы поднялись по лестнице. Матч окончился, началась танцевальная музыка. Очень громкая музыка. Мулат выбрал из связки ключ и вставил его в замок номера 204. Из комнаты напротив сквозь грохот оркестра вдруг истерически закричала женщина.
Он вынул ключ и оскалился. Подошел к двери напротив, забарабанил в нее кулаком. Ему долго пришлось стучать, прежде чем на него обратили внимание. Тогда дверь распахнулась, и на пороге появилась блондинка в оранжевых брюках и зеленом пуловере. Она уставилась на нас загадочными глазами, один из которых распух, а на втором синяк всего пару дней как прошел. На шее тоже был кровоподтек, а в руке она держала стакан.
— Выметайтесь, и живо, — сказал мулат. — Вы меня уже достали. И не ждите, что буду просить дважды. В другой раз приду с полицией.
Девушка обернулась и крикнула через плечо, стараясь перекричать радио:
— Эй, Дел! Этот черный говорит, чтоб мы выметались. Ты ему врежешь?
Радио вдруг умолкло, скрипнуло кресло, и за спиной девушки появился плотный брюнет, отшвырнул ее в сторону одной рукой и выпятил на нас челюсти. Не мешало бы ему побриться. На нем были брюки, туфли и майка.
Он расставил ноги в дверях, прочистил горло и сказал:
— Эй вы! Я только что пообедал. У меня был дрянной обед. И никому не советую давить мне на горло. — Он был очень пьян, но опыта в этом деле ему было не занимать.
Мулат сказал:
— Вы слышали меня, мистер Хенч. Выключите радио и прекратите. И все это быстро.
