— Поэтому ты угостил его ужином и отправил к праотцам.
— Да. — Он ненадолго задумался, потом сказал: — Я объясню тебе главное заблуждение, в которое нас вводят священники… главную ошибку всех религий. Я имею в виду то место, где говорится о том, что, если тебя ударят по одной щеке, ты должен подставить другую. Глупости! Если ты последуешь этому совету, тебя все начнут колошматить. Но иногда действительно приходится идти на уступки. Вот взять этот случай с Феррагамо. Все, что я могу здесь сделать, — это убедиться в том, что он до меня не доберется. Улавливаешь? И если обстоятельства таковы, что ты не можешь избавиться от человека, то не надо злить его, даже когда он наступает тебе на больную мозоль.
— Но ты вызываешь у Феррагамо злость уже самим фактом своего существования.
— Да. — Он улыбнулся. — Но это его проблемы. А ты разозлил его сознательно, ты просто взял и размазал его по стенке.
— Ну и что? Что он может мне сделать?
— При желании он может здорово навредить тебе. Не исключено, что он отомстит, причинив вред твоим друзьям. Возможно, тебе следует позвонить ему и предложить встретиться, чтобы обсудить это дело. Он не станет возражать. Он будет доволен, если ты проявишь к нему уважение.
— Но этот человек — мерзавец, Фрэнк. Уже весь Нью-Йорк об этом знает.
— Вот поэтому-то он так и ценит проявленное к нему уважение.
Мы оба прыснули со смеху.
— Слушай, а ведь этот малый может стать в какой-то момент губернатором, — сказал Фрэнк. — Или даже президентом. Не зли его, ладно? Тогда он, глядишь, сделает тебя генеральным прокурором.
Ну, это вряд ли. Став адвокатом Фрэнка Белларозы, я тем самым отрезал себе все пути к любой государственной должности. Не могу сказать, чтобы я так уж стремился сделать карьеру судьи, нет, но все-таки в глубине души всякий адвокат лелеет эту мечту. Однажды меня избрали в городской совет Лэттингтона, но я потерпел фиаско на этом поприще и зарекся занимать такие посты по крайней мере ближайший десяток лет.
— Так что лучше позвони ему, — настоятельно порекомендовал Фрэнк. — Я дам тебе номер его домашнего телефона.
— Фрэнк, но ты учти, что он все равно не снимет с тебя ни одного обвинения, — предупредил я его.
— Да я знаю. Я не об этом говорю. Я думал, ты понял мою мысль.
— Ты хочешь сказать, что я должен перед ним извиниться?
— Тебе, конечно, не нужно говорить: «Мистер Феррагамо, сожалею, что выставил вас в суде негодяем и дураком». Об этом даже не надо упоминать. Просто поговори с ним и прояви к нему уважение. Он простит тебя именно потому, что он дурак. Capisce?
Ну вот, объявился клиент, который хочет, чтобы я позвонил обвинителю, — и вовсе не для того, чтобы уладить дело или договориться о новых слушаниях, а затем, чтобы извиниться, что вдоволь поиздевался над ним в суде. Боже мой! Не помню, чтобы в Гарварде нас учили этому.
— Хорошо, я ему позвоню, — пообещал я. — И я проявлю уважение к его должности.
— Ну вот и договорились. А вообще, такие мерзавцы частенько пролезают наверх, на высокие посты. Ты думал, среди цезарей не бывает недоумков? Бывает, но что с этим поделаешь? Приходится приспосабливаться. — Он налил мне еще вина. — А теперь черед пасты[25]. Ты готов?
Мы сидели за столом уже почти час — я съел много хлеба, сыра, оливок — словом, того, что было съедобно. Выпил немало кьянти.
— Ладно, паста так паста, — вздохнул я.
— Это не обычная паста, здесь подают lingue de passero, в переводе — «язычки попугаев».
— А просто мясо здесь нельзя заказать?
— Это же не настоящие языки попугаев. Это название блюда. А ты думал, что итальянцы едят языки попугаев?
— Но вы же едите червяков, едите бараньи мозги.
— Я тебе не червяков предлагаю, а «язычки попугаев». Этот вид пасты изобрели в маленьком городке Фаро Сан-Мартино в провинции Абруццо. Моя жена родом именно оттуда. Вообще-то, они там все довольно тупоголовые. Но пасту делают отменную. — Он приложил два пальца к губам и издал чмокающий звук. — Magnifico. Мы будем есть это блюдо с соусом puttanesca. Что значит «соус шлюхи».
— Как ты сказал?
— Соус шлюхи. Шлюхи. Не знаю, почему его так назвали. Возможно, потому, что в него кладут анчоусы. — Он рассмеялся. — Понимаешь?
