Нам удалось поймать шесть тунцов, которых мы посадили в садок, чтобы капитан потом почистил их свежими. А Эдвард и в самом деле подцепил акулу, правда небольшую, их много в здешних водах в июле месяце. Но, судя по тому, как гнулось удилище и как прыгала акула, она весила не меньше двухсот фунтов. Эдвард аж весь заходился от восторга.
— Есть! Есть! Она у меня на крючке!
На нашей яхте нет специальных приспособлений для ловли крупной рыбы, поэтому Эдвард просто встал на колени и уперся изо всех сил, чтобы акула не стащила его за борт. Акула вполне была способна накренить яхту, хотя катушку он предусмотрительно закрепил. Эдвард уже удерживал в руках не удилище, а саму леску и настолько выбился из сил, что едва шевелил языком. Но акуле еще не удалось до конца сломить его. Помню, у меня в детстве был подобный случай: я на глазах у своего отца пытался справиться с большой голубой акулой. Я не позволил никому перерезать леску и не отдал снасть, чтобы передохнуть. В результате примерно через час, мертвый от усталости, я упустил не только акулу, но и удилище с дорогой катушкой. Так что теперь я как бы наблюдал за самим собой в молодости.
Парусная яхта — это не совсем то, что требуется для охоты на акул, и пару раз я даже опасался, что Эдвард улетит за борт, если акула пойдет на глубину и яхта накренится. Примерно час спустя я предложил:
— Давай ее отпустим.
— Нет.
— Тогда давай я тебя подменю.
— Нет.
Каролин и Сюзанна уже не ловили тунца, а молча наблюдали за Эдвардом. Эдвард, конечно, не мог отступить на глазах у женщин и у своего отца. Я пытался найти для него достойный выход из положения, но ничего не мог придумать. В конце концов, это его проблема, а не моя.
Каролин вылила на Эдварда ведро морской воды, затем вытерла его махровым полотенцем. Сюзанна поила его из своих рук кока-колой, и он выдул три банки.
Было видно, что Эдвард чувствует себя неважно, от палящего солнца кожа на его спине покраснела, он лихорадочно облизывал пересохшие губы. Он как-то странно поводил глазами, и я опасался, как бы его не хватил солнечный удар. Руками и ногами он обвил основание мачты, но если рыба окончательно разъярится, то ей, пожалуй, ничего не будет стоить утащить Эдварда вместе с мачтой.
Я уже желал, чтобы он упал в обморок, свалился за борт, чтобы леска наконец лопнула. Все, что угодно, но только не видеть, как он мучается.
Каролин не переставала его уговаривать:
— Отпусти ее, Эдвард. Отпусти.
Он уже не мог говорить, поэтому только мотал головой.
Не знаю, чем бы все это кончилось, но Сюзанна решила взять дело в свои руки и ударом ножа перерубила натянутую леску.
Минуту или две Эдвард не мог понять, что произошло, затем он упал на палубу и заплакал.
Нам пришлось отнести его вниз и уложить на койку, укутав во влажные полотенца. Прошел еще час, прежде чем он смог начать двигать руками и ногами.
Мы поплыли в сторону родной пристани. Эдвард был спокоен и молчалив, затем объявил во всеуслышание:
— Спасибо, что помогли.
— Нам следовало выбросить тебя на съедение акулам, — сказала Каролин.
— Акулам? — удивился я. — А я думал, он сражался с дохлым цыпленком.
Сюзанна улыбнулась и обняла своего сына.
— Ты упрям и глуп, как твой отец.
— Спасибо за комплимент, — отозвался Эдвард.
* * *
К причалу яхт-клуба «Сиуанака Коринф» наша яхта подошла поздно вечером в понедельник. Мы обгорели на солнце и падали с ног от усталости. Яхта — это что-то вроде лакмусовой бумажки для определения состояния семейных отношений. Пребывание в узком кругу посреди морской стихии или сближает людей, или подталкивает их к мятежу и убийствам. Когда мы привязывали яхту к причальной стенке, мы улыбались друг другу, море подействовало на Саттеров волшебным образом.
Но в море нельзя остаться навсегда, на необитаемых островах вам никто не сможет даже удалить аппендикс. Поэтому мы привязывали свою яхту и возвращались к нашей суперсовременной жизни, чтобы дальше крутиться в ее отчаянном ритме.
Я прекрасно понимал, что у вновь возникшей сплоченности Саттеров есть серьезный изъян, трещина, которая пробежала между мужем и женой. Нас больше не удерживали вместе наши дети, они просто свели нас опять на некоторое время, пока были с нами рядом. В тот вечер, сидя в одиночестве у себя в кабинете, я вдруг понял, что с нетерпением жду конца этого лета, жду, когда дети разъедутся по своим школам. Тогда мы с Сюзанной сможем наконец поговорить откровенно, сможем опять быть свободными в нашем соединении или разрыве.
