— Из Сочи, как долетите, сразу же позвони, — на прощание потребовал Грибов.
Элеонора кивнула, мысленно пребывая уже на курорте. Лара восторженно смотрела на белые самолеты за стеклянной стеной: она еще ребенок, а всем детям нравится ездить, летать, видеть новые вокзалы, дома, облака, людей, растения. Она еще не успела пропитаться отцовской неприязнью к путешествиям. Может быть, этого и не произойдет…
И все-таки, вопреки грусти расставания с дочерью, Грибов был рад, что остается.
Проводив жену и дочь, он сел в свой белый «мерседес», в котором был один, без охраны, как привык: дело-то семейное! Вообще, Сергей Геннадьевич терпеть не мог общество амбалов, которые по обязанности сопровождали бы его даже в сортир: это представлялось ему недопустимым вмешательством в его личную жизнь. И пускай кому-то он казался слишком смелым или безрассудным, он продолжал жить, как привык. И ничего: покушений на него пока что не было…
«Мерседес» вырулил с территории аэропорта. Путь предстоял недалекий: сегодня в Москву Грибов уже не поедет, если только не возникнут форс-мажорные обстоятельства. А проведет он вечер и заночует в городе Домодедово, где у него, по счастью, есть своя квартира, прежняя трехкомнатная квартира, с которой он не захотел расстаться, обзаведясь и новенькой, восьмикомнатной в доме улучшенной планировки, и вполне приличным загородным коттеджем. Сюда, в трехкомнатную берлогу, Грибов удалялся время от времени, навлекая подозрения жены: памятуя стремительность начала их отношений, Элеонора переживала по поводу, не водит ли он сюда баб. Грибов баб не водил: его сексуальные аппетиты (в его возрасте довольно скромные) полностью удовлетворялись Элечкиным гибким, после родов полностью вернувшимся в прежние границы телом. Просто ему хотелось время от времени побыть одному. Он очень любил дочь, меньше — жену, но при всем при этом разве не имеет он права хотя бы раз в месяц оставаться наедине с самим собой? А для встреч с самим собой эта непритязательная, в небогатом, но и не трущобном районе квартира — самое подходящее пристанище. В предвкушении отдыха Сергей Геннадьевич представил себе задний двор, куда он ставит машину, куда выходят все окна его квартиры. Летом в этом дворе тенисто и зелено: топорщатся кусты, шелестят тополя, играют дети, и даже их буйные крики и всепроникающий тополиный пух не раздражают Грибова. Но и переходное зимне-весеннее время, такое, как сейчас, тоже неплохо выглядит в заветном дворе, особенно по вечерам, когда стеклянисто-фиолетовые сумерки, добираясь до крыш, стоят в нем, как в стакане, а крыши отсвечивают оранжевым закатным заревом. Из окна кухни, полузадернутого свежей белой кисейной занавеской (домработница наведывается раз в три дня), приятно смотреть на эти крыши, предвещающие полноценную зеленую весну… Да, кстати, домработницу-то Сергей Геннадьевич и не предупредил о своем приезде, значит, по всей видимости, холодильник будет пуст. Непорядок! Надо выйти по дороге и купить чего-нибудь к ужину.
В магазине Грибов без излишних при его худобе забот о фигуре приобрел пакет быстрозамороженного картофеля фри (с детства любил жареную картошку), «Биг Ланч» с курицей и шесть банок пива. Немолодая, отечная, небрежно накрашенная продавщица с провинциальным любопытством воззрилась сперва на состоятельного с виду покупателя (в такую погоду в легком костюме, значит, приехал на машине), затем — в окно — на его припаркованный возле магазина «мерседес». Кажется, в этих небогатых местах Сергей Геннадьевич выделялся, как муха на белой скатерти. В другое время это мало обеспокоило бы его, но сейчас он подумал, что муху запросто могут прихлопнуть, и почувствовал, как между кожей спины и рубашкой проскользнул не предусмотренный магазинной системой вентиляции холодок. Впервые он пожалел, что не взял охрану. После того, что он услышал в своем офисе от четырех людей с непробиваемо-квадратной внешностью, ему следовало быть поосмотрительнее и предпочесть безопасность прелестям безнадзорной частной жизни. Дурак, ох какой же легкомысленный дурак! Если его убьют, что станет с Ларой?
