Малабарка дал ему выговориться. А потом произнес медленно:
— Не разберу — слепые вы или обманщики? Он... он вроде тучи: сеет на землю дары, как дождь. Чем отдарить дождевую каплю? Она, потроха карасьи, просто упадет тебе на макушку и никаких почестей взамен не потребует.
— Спасибо, Малабарка! — Я даже подпрыгнула на месте от удовольствия. — Я так и знала, что ты в конце концов сформулируешь! — и повернулась к Мартиалу: — Слышал, что он сказал? Это главное — ничего не прося взамен! А это возможно только тогда, когда любишь! Тот, кто даровал мне свою силу, любит меня, как мать, друг и любовник, вместе взятые — а это значит, что ваш Бог Гнева не Единый, а кто- то еще! Может быть, даже, не к ночи будь сказано...
— Бог наш именуется Единым потому, что нет в этом мире ничего, что не исходило бы от него! — Казалось, Антоний понял, какое имя чуть не слетело с моих уст, и поторопился оборвать меня, дабы не осквернило оно подземного святилища. — Все мы — его дети, и право отца — карать своих детей за непослушание!
— А что, ты бы предпочел, чтобы твоя Лавиния боялась и не любила тебя? — тут же парировала я.
Антоний вспыхнул:
— Лавиния — дочь, полностью покорная отцовской воле! А я считаю, что достаточно строг с ней!
— А подарки ко дню рождения ты ей покупаешь за покорство твоей воле? Или все-таки только потому, что она твоя дочь?
Меня понесло, я чувствовала себя на своем месте, как никогда в жизни:
— Мать отшлепает маленького ребенка, если он вытопчет ее любимые цветы или изорвет свою одежду — но отшлепает, а не убьет, ибо хочет научить, а не выместить гнев. Если же ее сын вырастет и станет разбойником, она сможет лишь печалиться за него — но и такого будет его любить. Ваш же Бог Гнева не любит людей, а просто желает навязывать им свою волю. Да, мы дети Единого — но какой родитель пожелает, чтобы его дети вечно оставались несмышленышами?
— Воистину так! — неожиданно раздался из глубин толпы звонкий мужской голос с незнакомым мне акцентом. Мартиал и Антоний заоглядывались, и даже Малабарка быстро скосил глаза в ту сторону. В следующий миг тот, кто произнес эти слова, протиснулся сквозь собравшихся и встал рядом со мной. В неверном подземном освещении я не могла разглядеть его как следует: высокий, гибкий, в светлой одежде, светлые волосы выбиваются из-под головной повязки, какие носят варвары-северяне. Но общее впечатление от него было, как от языка пламени, пляшущего над факелом в моей руке — что-то легкое, яркое и беспокойное.
— Светлая Ланин права. — Он бросил на меня лишь один пронзительный взгляд и повернулся к толпе. — Вы, что прячетесь от солнца, как кроты, вообразили себя малыми детьми сурового отца, твердите о страданиях за веру и надеетесь, что получите за это непонятно что. С каким сожалением смотрит на ваши самоистязания Тот, в ком ничего от страха и все от радости!
— Кто это? — Вопрос Антония, заданный предельно раздраженным тоном, был обращен к Мартиалу, но незнакомец счел нужным сам ответить на него:
— Раэмо из земли Лайолен. В двух или трех городах Империи известен также как Подстрекатель, на моей же родине подобных мне именуют Чеканщиками Слов. — Последняя формулировка прозвучала даже не как звание, а как какой-то странный титул.
Не обращая более внимания ни на поднявшийся вокруг гул, ни на гневные восклицания обоих проповедников, он повернулся ко мне:
— Ну здравствуй. Кажется, я нашел то, что безуспешно искал по всей Империи, — и, видимо, перехватив угрюмый взгляд из-за моего плеча: — Не стоит беспокоиться, Малабарка Габбал: я имел в виду всего лишь человека, который думает точно так же, как я сам.
— Значит, ты тоже испытывал это... причастность? — наконец задала я рвавшийся с моих губ вопрос.
— Наверху уже рассвело. — Мартиал, как более благоразумный, нашел-таки способ прекратить разговор, на корню подрывавший авторитет его Гневного бога. — Если мы сейчас же не начнем расходиться, могут быть неприятности со стражей.
...Когда мы поднялись на поверхность, первые лучи солнца уже легли на склон. Раэмо ступил в один из них, и я увидела, что волосы у него — светло-рыжие и чуть вьющиеся, глаза одного цвета с рассветным небом, а сам он... Да прах подери, перед собой притворяться не имело смысла — именно рядом с мужчинами такого типа мое естество обычно и давало слабину. То ли что-то во мне считало, что любой, чья походка подобна походке Кайсара, должен быть не менее искусен как любовник, то ли это просто был предназначенный мне тип — Малабарка как-то обмолвился, что женщина-«киит» часто бывает неравнодушна к мужчине-«махафу»...
