– Итак, Джон, – прогудел он. За исключением капитана Буллена, ко всем офицерам корабля он обращался только по имени, как строгий классный наставник обращается к способному ученику, за которым тем не менее нужен глаз да глаз. – В чем дело? Красавчик Броунелл захандрил?
– Боюсь, что дело хуже, доктор. Умер.
– Господи Боже! Броунелл? Умер? Дай-ка мне посмотреть. Пожалуйста, прибавь свету, Джон. – Он плюхнул на стол свой чемоданчик, выудил оттуда стетоскоп, прослушал Броунелла и там, и тут, пощупал пульс и выпрямился со вздохом. – В расцвете лет, Джон. И довольно давно уже. Здесь жарко, но я бы сказал, что он скончался больше часа назад.
В дверях появился темный силуэт, который ввиду своих размеров мог принадлежать только капитану Буллену. Капитан стоял молча, прислушиваясь.
– Сердечный приступ, доктор? – осмелился предположить я. В полной некомпетентности его обвинить было нельзя, он просто устарел на четверть века.
– Дай-ка мне посмотреть, дай-ка мне посмотреть, – повторил Марстон, повернув голову Броунелла и разглядывая ее в упор. Он вынужден был смотреть в упор. На корабле каждый отлично знал, что при всей проникновенности своих голубых глаз Марстон был близорук, как крот, а очки носить отказывался. – Погляди-ка сюда. Язык, губы, глаза, цвет лица в первую очередь. Тут нет сомнения, никакого сомнения нет. Кровоизлияние в мозг. Крупное. В его-то годы. Сколько ему было, Джон?
– Сорок семь или восемь. Что-то в этом роде.
– Сорок семь. Всего сорок семь, – он покачал головой. – Все моложе и моложе люди уходят. Вот к чему приводят эти постоянные стрессы.
– А эта откинутая рука, доктор, – спросил я, – она ведь тянулась к телефону? Вы думаете…
– К сожалению, это лишь подтверждает мой диагноз. Почувствовал приближение этой пакости, пытался позвать на помощь, но все произошло слишком быстро. Бедный красавчик Броунелл! – он повернулся и заметил стоявшего в дверях Буллена. – А, вот и вы, капитан. Плохие дела, плохие дела.
– Плохие дела, – угрюмо согласился Буллен. – Мисс Бересфорд, вам нельзя здесь находиться. Вы замерзли и дрожите. Сейчас же идите к себе в каюту, – когда капитан Буллен говорил таким тоном, все бересфордовские миллионы переставали что-нибудь значить. – Доктор Марстон позднее даст вам снотворное.
– Возможно, мистер Каррерас будет так любезен, – начал я.
– Конечно, – Каррерас понял меня с полуслова. – Для меня большая честь проводить юную леди до ее каюты, – он с легким поклоном предложил ей руку. Она ухватилась за нее, не скрывая радости, и они удалились. Спустя пять минут в радиорубке все было приведено в порядок. Питерс сел на место покойника, доктор Марстон вернулся к своим миллионершам, светскую болтовню с которыми он регулярно перемежал принятием дозы забористого напитка, капитан отдал мне распоряжения, я сплавил их боцману, и Броунелл, обернутый в холстину, перекочевал в кладовую плотника.
На несколько минут я задержался в радиорубке и, болтая с насмерть перепуганным Питерсом, бегло просмотрел последние радиограммы. Все радиограммы записывались в двух экземплярах, оригинал шел на мостик, копия подшивалась в журнал.
Верхний листок не содержал ничего особо важного, просто предупреждение об ухудшении погоды к юго-востоку от Кубы: то ли намечался циклон, то ли нет. Обычное дело, да и слишком далеко, чтобы нас тревожить. Я поднял блокнот с бланками, лежавший около локтя Питерса.
– Можно я возьму это?
– Берите, – он был все еще слишком расстроен, чтобы хоть поинтересоваться, зачем он мне понадобился. – Тут в столе таких навалом.
Я вышел, погулял некоторое время туда-сюда по палубе и направился в каюту капитана, куда мне велено было прийти по завершении своих дел. Капитан сидел за столом в кресле, а на диванчике пристроились Каммингс и старший механик. Присутствие Макилроя, короткого, толстого ирландца, прической и выражением лица смахивавшего на веселого забулдыгу-монаха, означало, что капитан очень озабочен и собрал военный совет. Способности Макилроя не ограничивались машинами возвратно-поступательного действия. За пухлым, вечно смеющимся лицом скрывался ум, наверно самый проницательный на «Кампари». Тут я учитываю и мистера Джулиуса Бересфорда, который наверняка обладал достаточно проницательным умом, чтобы сколотить свои три сотни миллионов или сколько там у него было.
