Уверенность Андрея в том, что нас теперь долго не будут преследовать, передалась и мне. В тот же день нам пришлось форсировать еще одну реку, правда, помельче. На этот раз мы уже не рисковали, связались веревками и только потом полезли в воду.
Ночевка в тот день оказалась едва ли не самой ужасной за все время нашего похода. Снова пошел притихнувший было дождь. Мало того что наша одежда вымокла после двух переправ до последней нитки, но промокла и вся наша поклажа, в том числе и тощие одеяла. Костер развести не удалось и не только потому, что не было сухих веток, но и потому, что не было желания заниматься этим, да и просто двигаться. Павел нарубил стланиковых веток, мы уложили их на склоне глубокого распадка, прикрывающего нас от ветра и, поплотней прижавшись друг к другу и завернувшись в полиэтилен, попытались уснуть. Сначала это удалось, настолько мы были вымотаны прошедшим днем. Но забытье оказалось коротким. Холод снова начал донимать наши измученные тела, пробираясь и снизу, от земли, и сверху потоками осеннего дождя. Порой мне казалось, что я просто умираю. Чуть забрезжило, и Андрей поднял нас.
— Лучше идти. Так, лежа, и сдохнуть можно.
Как мы ползли в тот день, это надо было видеть. Я лично чувствовал себя глубоким старцем. Ноги передвигались с трудом, наши с Павлом шляпы сгинули во время «купания» в той злополучной речке, так что дождь теперь заливал через воротник и равномерно растекался по всему телу. Под стылым дыханием осеннего ветра противно начинали стучать зубы.
Я пробовал сжимать их, но дрожь всего организма отвлекала меня и вышедшие из повиновения челюсти снова начинали выбивать азбукой Морзе сигналы SOS. Дождь словно прижал к земле моих друзей, и Павел и Андрей сильно сутулились. В этот день я особенно резко заметил, как они изменились за время нашего похода. Рыжеватая бороденка Андрея подчеркивала дистрофическую впалость его щек. Ничего не осталось от того бравого офицера в отставке, роль которого он играл столь успешно все время нашего знакомства.
Сдал и белорус. Щетина у него росла медленней, какая-то трехцветная, рыжие усы и черная борода с сильной проседью. Добродушная округлость лица исчезла, сменилась странной озлобленной гримасой. Он уже не заводил разговора о своих драниках, да и вообще мы стали говорить реже и меньше.
Зато очень живописно выглядела наша одежда. Вся она, от бушлатов до носков, невероятно изорвалась. Коленки и у меня, и у Павла зияли громадными дырами, памятью о прогулке по бараньей тропе. Андрей после падения получил на память громадный разрыв на штанах, от ширинки до копчика, и сверкал при каждом шаге своими далеко не белоснежными кальсонами. На каждого из нас приходилось по одной пуговице на бушлатах. И я, и Павел подвязывались веревками, а Андрей, блюдя марку, настоящим, офицерским ремнем.
Но слава Богу, пошел настоящий лес, тайга, хорошая, добрая, с кедрачами, с березами и осинами, с частыми малинниками. Навстречу нам метнулась и, тревожно крикнув, улетела куда-то вбок заполошная птица. Андрей на минуту остановился и уверенно сказал:
— Все, кончается дождь.
— С чего ты взял? — удивился я.
— Птицы летать начали. Так же и прошлый раз было, еще до гор, помнишь?
— Посмотрим, — пожал я плечами.
Он оказался прав. Вскоре действительно дождь стих, а еще через полчаса выглянуло солнце. Это послужило нам сигналом к привалу. Андрей сбросил рюкзак и сразу полез в карман за спичками.
— Черт, отсырели. Павел, а у тебя?
Но и у белоруса речная вода проникла сквозь все преграды. Они разложили спички сохнуть на поваленном дереве, сами пошли за дровами, а меня отправили за водой.
В поисках ручья или озера я забрался довольно далеко, но заблудиться никак не мог. На всю округу слышался стук топора рьяных лесорубов. Вернувшись, я застал их на поляне, возившихся с большой сухой березой. Разрубив ее, Андрей наколол из сухой сердцевины щепы, сложил ее шалашиком, а чтобы уж точно не прогадать, даже не пожалел одного из пистолетных патронов, вывернув из него пулю и высыпав порох на костер
Еще полчаса мы ждали, пока подсохнут спички. И каким же праздником для нас стал вспыхнувший огонь. Обкладывая скромный шалашик все новыми и новыми поленьями, мы вскоре развели костер, напомнивший своими размерами пионерское детство.
