Еще агрессивней вела себя кургузая собачонка, всегда сопровождающая Пелагею в ее походах от дома к дому. Сейчас она носилась вокруг саней с вздыбленной на загривке шерстью и с истеричным, захлебывающимся лаем бросалась на огромного мертвого лося, поразившего меня своими размерами.
— Тоже мне, шавка, а туда же! — засмеялся Андрей, кивая на собачонку.
— Последняя собака, — вздохнула Пелагея. — Раньше такие псы водились, вдвоем медведя задирали, да выродились. Вот только эта коротконожка и осталась.
«Собаки вырождаются от такой жизни, не только люди», — невольно подумал я об обитателях скита и покосился на Дарью. А та все поглядывала на Андрея, легкая улыбка так и трепетала на ее губах, а невероятные глазищи девушки блестели сильнее обычного.
— Как его разделывать-то? — спросил распаренный, возбужденный Лейтенант, глядя на лося.
— О Господи, прямо-таки как дети. Ничего не умеют, — всплеснула руками Пелагея. Несмотря на прозвучавшее в ее словах осуждение, чувствовалось, что старуха довольна.
— Да вы только подскажите, а я уж все сделаю как надо, — оправдывался Андрей.
Пелагея согласилась руководить разделкой туши, но перед этим она загнала меня обратно в дом, что я с удовольствием и сделал. Не люблю я все-таки вида крови, даже если за этим последует целое пиршество.
Андрей пришел уже в темноте, принес большой кусок печени.
— Сегодня гуляем, — весело сказал он, шлепая сырое мясо на стол. — Пелагея даже своим разрешила разговеться, хотя сейчас и пост.
— А где они хранят мясо? — спросил я, наблюдая, как Андрей кромсает темную мякоть печенки.
— Да тоже ледник, только не такой глубокий, как у деда Игната. Пустой, одни жерди, да и те сгнили. Начал вешать вторую ляжку — жердь сломалась. Раньше, говорят, лед с речки таскали, на все лето хватало, а теперь его Дарья снегом набьет.
Он замолчал, машинально продолжая кромсать печенку. Андрей был мне слегка не в своей тарелке, и мне казалось, что я догадывался в чем дело. Глазищи немой красавицы кого угодно могли свести с ума.
Печенки мы в тот вечер срубали не меньше килограмма на каждого. Такое это было блаженство, после овощной бурды есть настоящее мясо, свежее и сочное.
— Завтра еще на охоту пойду, — объявил Андрей после ужина. — Как я и думал, здесь рядом солонцы. Представляешь, слой соли в полметра толщиной, прямо в скале. Зверье там целый грот вылизало, вон, с нашу печку. То-то они раньше проблем не знали с мясом. Ты заметил, у них и сараев для скотины нет. Охотой да рыбалкой жили, еще огород да бортничество.
— Чего? — не понял я последнего слова.
— Ну мед добывали. Только не ульями, а в колодах пчел держали.
— Откуда ты все это знаешь? — удивился я.
— Да бабка сейчас просветила, пока сохатого разделывали.
Он немного помолчал, потом отхлебнул чаю и негромко сказал о том, о чем я и сам уже догадывался.
— Вырождаются они тут. Пять семей за сто шестьдесят лет, представляешь, как все породнились? Бабку-то уже не свернешь, а вот девку жалко. Загнется тут с этим придурком.
Перед отбоем Лейтенант решился еще на одну акцию. Он сгреб шкуру с кровати, выволок на улицу и долго лупил ее, ни в чем не повинную, здоровущим поленом. Вернувшись, Андрей снова расстелил шкуру на кровати и довольно заметил:
— Ну вот, другое дело. Ты не слышал, как я сегодня со скамейки упал?
— Правда? — заинтересовался я.
— Да ты что! Чуть всю морду не разбил, хорошо, на унты носом приземлился. И знаешь, что мне приснилось?
— Падение в пропасть? — мгновенно угадал я.
Андрей посмотрел на меня с большим удивлением.
— Точно. А ты откуда знаешь?!
— Догадался, — ухмыльнулся я. — Я помню, как ты дергался, когда тебе этот же самый сон снился.
— Третий раз уже, — обескураженным тоном заметил Лейтенант. — И все как наяву. Ладно, давай спать.
Андрей отвернулся к стенке лицом, но мне показалось, что он долго еще не мог заснуть. За эти три месяца я узнал его очень хорошо.
То ли Андрей оказался хорошим охотником, то ли действительно живности в этих местах водилось много, но без добычи он теперь не возвращался. Лейтенант и до этого был азартным человеком, а теперь охота испортила его окончательно.
