«Что это его так немая волнует? — ехидно подумал я. — Сразу о правах женщин вспомнил, о тяжелом положении таежной рабыни Изауры».
— Кстати, у них там за домом второй колодец. А то я все думал, как это бабка позволила колодцем мирским пользоваться. Тебе не кажется, что вода здесь какая-то не очень хорошая? С каким-то привкусом странным?
— Вода как вода, — буркнул я. — Ты чай-то не заварил?
— Обижаешь, начальник. Я службу знаю.
К чаю он подал плошку с медом и туесок с кедровыми орехами.
— Пелагея расщедрилась. Жаловалась, что медведь в прошлом году все ульи разорил, мед теперь только старый остался, засахарился.
Потом он как-то помрачнел.
— Послушал я тут бабку. Безнадега у них ужасная. С каждым годом все хуже и хуже. Только огородом и держатся. Хотел несколько кедров срубить, чтобы солнца побольше на него попадало, Пелагея говорит — нельзя. Каждое дерево кто-то из их предков сажал. Вроде как душа его там обитает. Понял, какие обычаи?
После чая я хлебнул бабкиной микстуры и долго отплевывался. Похоже, что она настоялась до истинной кондиции и просто сводила судорогой скулы.
После завтрака Андрей явно заскучал. Помотавшись от стены к стене минут десять, он решительно оделся и вышел на улицу со словами:
— Пойду, может, помогу им чем.
Вернулся он быстро, чуточку смущенный, но с винтовкой в руках.
— Смотри что выдали! Настоящая трехлинейка. Патроны уже позеленели от старости, не знаю, сработают ли. Пойду на охоту, — он выглянул в окно. — О, вон бабка и одежду несет. Все-таки то, что им выгодно, они не считают мирским. Винтарь этот с тем самым мужиком сюда попал, как его, Зиминым. А пользовались они им охотно.
В дом, тяжело отдуваясь, вплыла мать Пелагея. В руках она тащила целый ворох одежды.
— Примерь, касатик. Должно подойти. Ларивона это, сына моего, тот такой же, как ты был.
Одежда действительно сидела на Андрее как влитая. Короткий, до колен полушубок оказался двухсторонним, вместо подкладки был мех, пыжиковый. Ну, а снаружи не иначе как волчий, в шкурах я разбирался слабо. Шапка оказалась из меха росомахи, но особенно удивили меховые унты. Они мало отличались от обычных, только мех снаружи был медвежий, да подошва более мягкая, из лосиной кожи. Потоптавшись на месте, Андрей довольно хмыкнул:
— Как влитые. Словно родился в них.
Довершали этот наряд толстые меховые рукавицы.
Осмотрев себя в новом наряде, Андрей довольно заметил:
— Ну, теперь можно хоть на Северный полюс.
— Пойдем, я тебе лыжи дам, — сказала Пелагея.
Лейтенант прицепил на ремень нож Жеребы и уже у самых дверей, воровато оглянувшись на сходящую со ступенек крыльца старуху, шепнул мне на ухо:
— А в дом свой они меня не пустили. Только к крыльцу подошел, она как выскочит, думал, растерзает. Так-то вот!
Вернулся Лейтенант уже затемно, уставший, без добычи, но довольный.
— Полдня с этими лыжами промучился, — он кивнул на широкие и длинные лесины, ставя их у дверей. — На снегу держат хорошо, но не пойму, как они с одной палкой управлялись. Ну, а живности здесь полно. Видел издалека двух косуль и лося.
А в одном месте нашел что-то вроде звериного шоссе. Представляешь, целую дорогу вытоптали в снегу. Завтра с утра первым делом туда пойду.
Торопливо поев и напившись чаю, Андрей буквально рухнул на облюбованную им скамейку и тут же захрапел. Зато с утра, чуть рассвело, не дождавшись завтрака он убежал в тайгу.
Я же по-прежнему отлеживался на печи и дрых как сурок. Подозреваю, что это бабка подмешивала что-то в свое снадобье. Каждое утро она начинала пилить меня, что я не пью ее микстуру. Приходилось потреблять это горчайшее пойло на ее глазах. После этого я начинал клевать носом, будто не спал трое суток. Заканчивалась борьба со сном теплыми объятиями печи и моей полной капитуляцией.
Днем пришел довольный Андрей.
— Лося завалил, — объявил он с порога. — Сейчас впряжемся в сани и привезем его.
Выпив полкотелка чаю и сжевав горбушку серого хлеба, Андрей снова ушел. На улице его уже поджидали все трое коренных обитателей скита. К вечеру они вдвоем с Дарьей притащили добычу на тех же самых «человечьих» санях. Узнал я об этом по шуму, столь редкому в этих местах. Потеплей одевшись, я вышел посмотреть на добычу Лейтенанта. Они как раз подтащили сани к крыльцу дома Пелагеи. Основной шум создавали двое: Глеб, освободившись от узды, прыгал вокруг саней, хлопая себя руками по бедрам, и кричал: — Айда-айда-айда!
