Вернулся он минут через десять, бросил к костру знакомый мешок с золотом.
— Так и не расстался с ним, не смог выбросить… — сказал Андрей.
Подошел Павел.
— Это что? Это Куцего? — спросил он, бросая сушняк и кивая на золото.
— Да. Буквально сто метров не дошел до нашего костра. Кроме золота, в рюкзаке только старые портянки.
Затем он вынул из кармана пистолет, я понял, что это тот самый, которым Куцый грозил нам. Андрей нажал на защелку, и обойма продемонстрировала свое пустое нутро.
— Вот пес, а! — выругался Андрей. — А ведь до последнего все грозил…
Странно, но смерть последнего и самого упорного из наших преследователей я воспринял даже с некоторым сожалением.
Павел развел костер. Я вспоминал, как два с лишним месяца назад мы не смогли развести огонь под дождем. Сейчас для нас таких трудностей не существовало. Я впитывал буквально каждую молекулу тепла. Мысли были заняты одним, я хотел согреться, почувствовать обжигающий жар бани или неистовую щедрость июльского светила. Кружка крепкого чая согрела меня и взбодрила. В который раз мы помянули добрым словом деда Игната. Так что в путь я выступил вполне бодренько. Но уже через час просто уселся на снег. Кашель задушил меня окончательно. В груди играл небольшой орган, такие свисты и хрипы доносились не только до моих, но и до чужих ушей.
— Все, мужики, — заявил я, чуть отдышавшись. — Не могу я больше идти. Бросьте меня здесь, пусть лучше я один… как Куцый… чем все…
Павел и Андрей переглянулись.
— Юр, не глупи. Тут немного осталось, всего-то часа два пути, и выйдем к реке. А там и жилье близко.
Я помотал головой.
— Не могу. Сил больше нет… ноги не идут… как ватные.
Павел молча отдал Лейтенанту свой рюкзак, силком поставил меня на ноги, а затем подсел и закинул мое немощное, но еще очень даже увесистое тело себе на плечи. Я успел заметить изумленный взгляд Андрея, а затем мерно закачался в такт шагам Павла, видя только снег да огромные сапоги, доставшиеся Павлу от Жеребы.
Сколько он меня нес? Час, два? Не знаю. Время теперь измерялось не минутами, а пройденными шагами. За все это время Павел только два раза останавливался отдохнуть.
В третий раз он опустил меня на землю, когда идущий впереди Андрей взошел на невысокий пригорок и дрогнувшим от радости голосом вскрикнул:
— Река!
Она была поменьше Попутной или Оронка, с водой странного, белесого цвета. За годы она пробила глубокий коньон в горной породе, и от обрыва до самой воды расстояние превышало добрых два метра. Мы еле нашли более пологое место для спуска. От реки непрерывно шел какой-то шуршащий звук. Все объяснилось, когда Андрей опустил в воду руку и вытащил несколько тонких, игольчатых пластинок льда.
— Шуга идет, — сказал он. — Значит, скоро река встанет.
— Эх, нам бы до этого на тот берег переправиться! — заволновался Павел. — А то жди, когда еще лед окрепнет.
— Да, это верно, — кивнул Андрей. — Надо рубить салик.
Оставив на берегу рюкзаки и меня, мужики ушли в лес, и вскоре я услышал далеко разносящиеся по округе удары топора. Часа три ушло на заготовку бревен для небольшого плота. Нарубили и тальника для их увязки, спасибо покойному Жеребе, научил дураков в свое время.
Плохо было то, что из шести стволов только два были сухими, больше не нашлось. Едва мы спустили на воду это корявое сооружение и взобрались на него, волны сразу начали перекатываться через бревна. Это было не смертельно, но неприятно.
Единственным шестом орудовал Павел. Слава Богу, что шест вырубили длинней обычного, глубина здесь доходила до двух метров. Мы выплыли на самую середину реки. Плавное течение, белый снег по берегам, серое небо и безмолвие — все это завораживало нас.
Мерно ворочавший шестом Павел громко вздохнул, и Андрей тут же с улыбкой подковырнул его:
— Что, Павло? О драниках мечтаешь?
— Что драники. Хотя бы покурить, и то дело.
— Это верно. Сколько мы уже, месяца два постимся? Я вообще даже рад, что бросил курить. Сколько раз пытался, и никак. А тут вон, все условия. Даже вспомнить об этом некогда.
— А мне очень хочется, — вздохнул Павел. — Ночами даже во сне папиросы вижу. Все больше «Беломор».
