Действительно, вокруг не было заметно жилья, да и на снегу виднелись только свежие птичьи и заячьи следы. А между тем потихоньку начал задувать ледяной ветерок и снег начал залеплять глаза.
Я с содроганием подумал, что если и эту ночь мне придется провести на снегу, то утром я точно уже не поднимусь. Сразу навалились мысли о Ленке, о дочери, как им придется жить одним. Эти грустные размышления прервал радостный голос Андрея:
— Вот он!
Я посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и сначала ничего не увидел. Самая обычная тайга, множество громадных кедров. И лишь подойдя поближе, я увидел среди деревьев плотный деревянный заплот трехметровой высоты из вкопанных в землю цельных бревен, заостренных сверху. Дерево потемнело от времени, и если бы чуть посильней разыгралась бы пурга, мы могли пройти мимо скита, не заметив его. Для нас это означало бы только одно — неминуемую смерть.
Под заунывное пение набирающей силу пурги мы подошли к исполинскому забору. По счастью, именно с этой стороны оказались и ворота, смотревшиеся не менее внушительно, чем сам забор. Двухметровые плахи толщиной с мою ладонь скреплялись не гвоздями, а деревянными клепками, и висело все это мамонтовое сооружение на массивных деревянных же петлях. Но вблизи мы рассмотрели, что все это было очень древним, изъеденным временем и источенным короедами. Одна из досок ворот была отломана сверху, получилась полуметровая щель.
Пока я раздумывал, сможем ли мы отворить эти гигантские ворота, Андрей обнаружил в них калитку, сделанную на диво аккуратно и так же без единого гвоздя. Лейтенант торкнулся было в нее, но она оказалась закрыта. Тогда он постучал в нее обухом топора. За забором тут же залился лаем звонкий собачий голосок.
Не скоро, минут через десять, мы услышали глуховатый человеческий голос, затем загремела деревянная задвижка, и калитка со скрипом отворилась.
За порогом калитки стояла очень старая женщина, высокая, вся в черном, с деревянной клюкой в руках. И мы, и она пристально всматривались друг в друга, стараясь определить, что нам ждать от этой встречи. Честно говоря, лицо старухи мне не понравилось. Худое, морщинистое, с крючковатым носом и черными глазами, оно напоминало классический портрет ведьмы. Еще больше это подчеркивалось ее темной одеждой и черным платком.
Пауза затянулась, и прервал ее Андрей.
— День добрый, бабушка! — неловко поклонившись, приветствовал он старуху.
— Да вечер уж на дворе, касатик, — ответила старуха, переводя взгляд с Андрея на меня. Я как раз зашелся мучительным, сухим кашлем. — Откуда идете, страннички?
— Издалека. Нам бы к людям выйти. Дед Игнат нас сюда направил, просил помочь.
Лицо старухи чуть дрогнуло.
— Как поживает Игнатушка? Не болеет?
Андрей отрицательно покачал головой.
— Плохи у него дела. Сначала медведь сильно помял, а потом люди плохие пришли… За нами они охотились. Судя по всему, убили они его, а заимку его сожгли. Мы еле успели уйти.
Старуха торопливо перекрестилась, зашептала слова молитвы. А я все никак не мог унять кашель. И старуха неожиданно смягчилась:
— Царствие небесное Игнатию, непутевой душе его. Раз он дорогу сюда показал, значит, зла вы за душой не держите. Да и друг твой, я вижу, сильно болен.
Она отступила, давая нам дорогу, прикрикнула на небольшую собачонку, по-прежнему исходившую заливистым лаем. Старуха внимательно наблюдала, как мы переступаем порог ее оплота, и мне показалось, чего-то ждала. Потом уже я понял, она надеялась, что мы перекрестим лбы хотя бы «никонианским кукишем», как она называла трехперстное крестное знамение. Увы, мы не сделали даже этого. Старуха вздохнула и повела нас за собой. Площадь, огороженная забором, показалась мне огромной. Уже вечерело, к тому же падал густой снег. Много разглядеть не удалось: стояло с десяток больших домов, потемневших от времени, в окне ближайшего из них я заметил белое пятно лица. На площади между домами стояло что-то вроде часовни: большое крытое сооружение с крестом наверху и массивной иконой с потемневшим от времени ликом Спасителя. Перед иконой старуха остановилась, перекрестилась, а потом обернулась к нам.
