— Да, амиго, это так, человек может повредить себя, шутя с верёвкой.
— О да, — отвечал Пелон, — особенно если их держат другие, а, компадре? Либо наброшены на ветвь удобного дерева? Прямо над твоей собственной осёдланной лошадью? С затяжной петлёй на висящем конце? Всё, конечно, только в шутку.
— Конечно, — ответил Бен Колл.
— Значит, мы поняли друг друга?
— Если ты хочешь сказать — понимаю ли я, что меня могут повесить за сделанное тобой на ранчо Стэнтонов, будь я пойман в компании с тобой, ответ положителен. Тут ты привёл важный аргумент. Я въехал в Хила-Сити только вчера. У меня могли быть неприятности при отчётности за день предыдущий. Продолжай.
— Что ж, — пожал плечами Пелон, указывая на Маккенну и белую девушку, — поскольку эти двое твоих друзей имеют ту же ставку в игре, что и ты — собственные жизни, — не надо долго спорить по поводу необходимости покончить с яки. Кроме того, для меня это был пундонёр. Вопрос чести.
— Вот как? — осведомился Бен Колл. — Каким образом?
— Из-за моего договора с Маккенной, — ответил Пелон Лопес. — Я дал ему слово, что мы выедем из этого лагеря с одним белым человеком на его стороне на каждого из моих мучачос. После того, как ты смог найти только двух людей, выезжая из Хила-Сити, это создавало неловкость. Как хефе, мне нужно было по справедливости отреагировать на неё, уравнивая шансы.
Глен Маккенна оставил чашку с кофе. Даже прожив одиннадцать лет среди апачей, он был потрясён жестоким хладнокровием этого заявления.
— Ты хочешь сказать, — прервал он осторожно, — что убил этого индейца, чтобы уравнять стороны нашей группы?
Пелон пожал широкими плечами, извиняясь.
— Что ж, Маккенна, — осведомился он, — надеюсь, ты умеешь считать?
— Умею.
— Тогда посчитай вместе со мной: допуская, что Хачита поступит, как обещал, и отвезёт старого Энха на ранчерию Нана, в моей партии оставалось пять человек. Далее появляется Бенито с двумя гринго, и это составляло только четырёх с твоей стороны. Пять и четыре — неравные числа. И вот мой друг Мартышка предлагает решить эту проблему, оставив нас. Я всего лишь позаботился, чтобы он не переменил своё намерение, и, дьявол возьми, вот нас четверо на четверо. Спор чести разрешён достойно, и Пелон сдержал своё слово. Чего ещё тебе нужно?
Вопрос был явно риторическим. Но Беш, стройный потомок вождя чирикауа, Кочиса, не был искушён в подобных изяществах стиля.
— Только одного, — ответил он своим примечательным голосом. — Нужно пересчитать всех ещё раз.
— Что? — спросил Пелон, вставая. — Пересчитать? Зачем?
— Из-за Хачиты, — ответил Беш. — Он не едет на ранчерию Нана. Он поедет с нами в Сно-Та-Хэй.
С этими словами юноша-апаче встал тоже. Он и бандит-полукровка смерили друг друга взглядами сквозь пламя костра. Пелон нарушил молчание.
— Но это Хачита сказал, будто поедет на ранчерию Нана. Я не просил его ехать.
— Я говорю за Хачиту. Спрашивайте у меня.
— Ладно. Ты разрешаешь Хачите ехать с телом старика в деревню Нана?
— Нет.
— Почему?
— Не могу сказать.
— Это твоё последнее слово?
— Зависит от…
— От чего?
— От того, как ты поступишь с тем револьвером, который взводишь сейчас под серапе.
— Что ты хочешь сказать?
— Вынь револьвер и посмотришь.
— О-о? Ну, допустим. И что я увижу?
— Не знаю, — ответил Беш, — потому что не знаю, что видит человек, когда ему раскроят череп топором.
Лицо Пелона стало пепельно-серым. Глаза всех, кроме его собственных, были устремлены в ночную тьму у него за спиной. Он видел выражение изумления на лице Санчеса и остальных.
— Можно посмотреть? — спросил он Беша.
— Да, но очень медленно.
Пелон повернул свою большую голову с бесконечной осторожностью. Позади него, подняв сверкающий топор, готовый расколоть эту голову от плешивого темени до челюсти с бородой, ждал великан-мимбреньо, Хачита. Как он оказался там незамеченным и неуслышанным, представить себе было невозможно. Пелон Лопес не готов был ответить на этот вопрос, он повернулся к Бешу столь же осторожно, как только что к Хачите.
Пожав плечами, он улыбнулся, застывшими глазами глядя на привлекательного молодого апаче.
— Так, значит, твой друг Хачита отправляется с нами в Сно-Та-Хэй, — сказал он. — Подуй ветер в мою сторону, всё было бы по-другому.
