Ужас стоял в глазах Кайтоха. Весело горит, синим пламенем, измирское дело, на которое он угрохал столько сил, денег, нервов, эмоций. Как, впрочем, и на все другие дела. Это не просто костер. Это горелый, черный, смрадный дух смерти. Его собственной смерти. Эти трое теперь не отпустят его. Стоит раз дать слабину – и на тебя сядут верхом и пятки спустят. И будут бить по холке; и будут лупить по крупу. Эти трое – твои черные человеки, Кайтох. Тебе не убежать.
– Мне по душе ваши условия, – сказал Кайтох, дернув углом рта вбок. – Я согласен на ваши условия. Я не согласен с одним. Что мое золото – подделка.
– Натуральная подделка, босс. – Ослепительная улыбка центрального его доконала. Пистолет, цепко схваченный рукой в черной перчатке, глядел прямо ему в рот. – Я разбираюсь в подделках, не только мои эксперты. Нам неловко платить за подделку такие приличные, согласись, босс, деньги.
Центральный повыше поднял пистолет. Кайтох закивал: да, подделка, конечно же, подделка. Какой же он трус. А разве человек не может быть трусом иногда?!
«Не стреляйте», – умоляли его глаза.
Ужас, античный ужас стоял, не выливался из его почернелых, провалившихся глаз. Таким ужасом были полны глаза людей, осознавших себя перед пропастью гибели; перед беспросветным ужасом измены. Всему есть прощенье. Нет прощенья испытанному ужасу. Он – невытравим.
… … …
Ты не выстрелишь.
Ты выстрелишь!
Полная смеющаяся Луна глядела на бой весело и надменно, ее круглые щеки были все в ямочках. Звезд было полно небесное лукошко. Море все было залито жидким розовым серебром и золотом. Меч, выбитый из руки Романа, лежал поодаль в полыни. Тяжелый, царский меч.
– Ты не выстрелишь, сука.
Леон подошел к Роману, застывшему, будто ледяному. Кинжал в его руке сверкнул в лунном луче. Он замахнулся.
Выверт Романа и крепкий захват им запястья Леона Светлана не уследила.
– Ах ты, – процедил сквозь зубы Леон, – ты мальчик не промах.
Он, скрежеща зубами от боли, вырываясь, изловчился и ударил Романа ногой в пах. Роман выпустил его руку. Со стоном упал. Светлана снова закричала. Она бросилась вперед безмысленно, бессознательно, и Леон бросился ей наперерез, и ударил ее; кольт отлетел в траву, и, заплакав, кусая губы, она бросилась к револьверу, а Леон напрыгнул на нее сзади. Он повалил ее. Они оба, сцепившись, покатились по земле кубарем, и Светлана больно ударилась виском о камень. Леон схватил револьвер первым.
– Ну вот мне и повезло, – задыхаясь, отдуваясь, зло кинул он, – вот вы и безоружны, цуцики. И это все сделал я. Я один. С вами. А вы говорили – вы не дилетанты. Дилетанты, и еще какие. Вы мне надоели, слышите.
Он нависал над ней, хрипло дыша, смотрел на нее сверху вниз.
Говорить с ним, Светка, только говорить, говорить.
– Что ты будешь делать с мечом?.. Продашь?..
Он выпустил ее. С ухмылкой потрогал у нее на груди узел из сведенных краев простыни.
– Ты похожа в простыне, сучка, на богиню из музея. Фигурка у тебя что надо. Погоди, вот я очухаюсь, отдышусь… и ты моя будешь. Я тебе понравлюсь. Продам, говоришь?.. Не-ет… не продам. Я буду подкладывать его под голову, как твой хахаль, подонок. Я буду…
Он помолчал. Потер ладонью щетину. Сверкнул глазами злобно, радостно.
– …молиться на него. Я буду убивать им. Он будет – мой.
– Ты сумасшедший!
Ее голос сорвался.
– Очень может быть. – На Леона было страшно смотреть. Его лицо темнело на глазах; все темнело и темнело, наливалось багровой кровью, довременным, подземным мраком. У него стало лицо подземного чудовища. – Мир не так уж разумен. Я художник. Я творю мир. Я делаю мой мир. Художник, преступник и умалишенный – три сапога пара. Они братья. Я художник жизни, я пишу жизнь чужой кровью. И меч мне нужен, чтобы писать… чужой кровью. Мне про этот меч с ножнами, где девка сидит верхом на льве, Касперский еще в Турции все уши прожужжал, когда нашли в Измире все эти побрякушки… там, в гробнице царя. А соль-то в чем?.. А там, на стенке саркофага, золотой рельеф оказался – царь, сука, с этим вот самым мечом… Время не съело его, хотя могло схрупать всю сталь, как куриную косточку в жарком. Время выбросило его – мне. И чтобы я, я, который… охотился за ним столько времени… продал его… за какие-то там… бабки?!..
