— Рада, что тебе получше, — осторожно начинаю я.
Мартин берет меня за руку; видно, ему тоже хочется поговорить со мной.
Подходит сиделка и деликатно отстраняет меня от койки брата. Попрощавшись с Мартином, я лечу по коридору: надо наведаться еще в две больницы.
Круз вроде бы спит. Я-то убеждена, что он в беспамятстве, но врач категорически утверждает: раненый спит, набирается сил после операции. Пожалуй, завтра можно будет с ним поговорить, но я должна быть готова к тому, что выздоровление потребует времени и не один месяц понадобится, чтобы Круз вновь обрел прежний облик. Слова звучат утешительно, однако стоит взглянуть на Круза, и сердце мое сжимается от жалости. Эти несколько месяцев покажутся ему вечностью, и я твердо решаю не бросать его в беде. Попросту не имею права.
Третий визит — к подстреленному мной бандиту. В больнице, где он лежит, не так уютно, как в двух первых, да и персонал в огороженных решетками, тщательно охраняемых коридорах тоже облачен в иную униформу.
Бандюга бледен, плечо и нога его в бинтах, из капельницы, подвешенной над койкой, в вену поступает кровь. При виде меня лицо его искажается злобой.
— Пришью тебя, сука! — шипит он без малейшего намека на нежность.
— А ведь я еще мягко обошлась с тобой, дружок. В благодарность мог бы подсказать, где искать родственничков.
Парень молчит. Он пытается сползти с койки, однако попытки его — абсолютно безрезультатные — рассчитаны лишь на то, чтобы запугать меня. Охранник у двери даже не реагирует на эти бесплодные потуги.
— Кажется, я кое о чем спросила, — напоминаю я.
Парень бессильно откидывается на подушку. Лицо его с крупными чертами не назовешь ни отталкивающим, ни привлекательным. Конечно, если вам по душе мужчины брутального типа, в этого субчика можно влюбиться с первого взгляда. Низкий лоб свидетельствует о первозданной примитивности натуры. Густые волнистые волосы тщательно зачесаны назад. Карие глаза горят ненавистью.
— Не знаю, где они, — говорит он и неожиданно ухмыляется. — Но тебя точно достанут.
— Значит, мы разыскиваем друг друга, — констатирую я.
— Надеюсь, твой хахаль сдох, — цедит он сквозь зубы.
— В твоих интересах надеяться, что он выживет.
Охранник перемещается к нам поближе.
— Я тебе кое-что расскажу, а ты послушай. Сестренку твою мы поймаем. Нацепим на нежные ручки браслеты и по ошибке сунем в «обезьянник». Дело будет к ночи, когда для хищников наступает час охоты, когда и в человеке просыпается зверь. С десяток мужиков пройдутся по хрупкому телу твоей сестрицы, а охрана окажется далеко и криков не услышит.
Бандит норовит лягнуть меня, но я как бы ненароком опираюсь на его раненую ногу. Он стискивает зубы, глаза его заволакивает слезами. В сердцах он плюет в меня, но если вы пробовали когда-нибудь проделать эту манипуляцию в лежачем положении, то знаете: это все равно что пытаться дать самому себе пинка под зад. Слюна, едва отделившись от губ, стекает по подбородку на шею.
— Ловко, ничего не скажешь. — Я поднимаюсь со стула. — Поупражняйся на досуге, пока валяешься чуркой. Потом, когда тебя выпишут из лазарета, мы будем встречаться чаще.
— Сдохнешь, курва!
— Конечно. Но прежде успею порассказать своим правнукам, с какой мразью мне приходилось возиться.
Даниэля на месте нет. Зато на столе меня ждет записка, категоричная по тону и почерку: «Одна на улицу ни ногой! Приятного времяпрепровождения! Д.Б.»
Скомкав листок, бросаю его в корзину. Я чувствую себя слегка задетой, поскольку этими двумя скупыми фразами Хмурый фактически отстраняет меня от совместной работы, однако мне и в голову не приходит ворваться к Шефу и закатить по этому поводу скандал. Вместо того я мечтательно созерцаю загаженное мухами оконное стекло.
Из задумчивости меня выводит Лацо:
— Шеф ждет твой отчет.
— Подождет, — отмахиваюсь я.
Лацо затягивается сигаретой.
— Поедешь завтра к Дональду?
— Не знаю, а ты?
— На сей раз сачкану.
— Мне будет недоставать тебя, если все-таки выберусь. Скажи, Лацо, над чем ты сейчас работаешь?
Раскачиваясь на стуле, он делает небрежный жест рукой.
— А-а, мелочевка. Попытка шантажа.
