Меня пробивает на едкий смешок. Тихонький, но для Эдварда заметный.
— Быть собой? Тогда они точно меня не примут. Приду к ним в майке и шортах, попрошу кока-колы за три доллара.
Ласковым движением пальцев Каллен приглаживает мои волосы. Прическу не портит, но коснуться хочет, очень. Это видно.
— Попроси у меня. Сегодня ночью, — ухмыляется. И, напоследок поцеловав еще раз, отпускает, — а сейчас нужно идти. Нас хватятся.
Виновато киваю, оборачиваясь вместе с ним к последнему повороту дорожки. Держу чуть крепче положенного, но ни меня, ни мужчину это не смущает. Пока позволительно. По крайней мере, с такими объятьями мне не страшно.
Как ни странно, загородка из джунглей оканчивается большой беседкой из толстых бревен, срубленных не так уж ровно. Переплетенные на манер плотов в африканских племенах, они неприступной грядой возвышаются над нами. И над человеком, что в освещенной части сего великолепия нас встречает. В буквальном смысле с распростертыми объятьями.
— Мистер и миссис Каллен, — обворожительно улыбается незнакомый мне мужчина, сверкнув идеальной белозубой улыбкой, — ну наконец-то, дорогие мои. Я уже стал думать, что шторм не позволил вам добраться сюда.
У него черные, как смоль, волосы, которые резким контрастом с молочно-снежной кожей бьют по глазам. Радужка его зрачков темная, близка к волосам. А губы ярко-красные, будто накрашенные. Чем-то напоминает мне образы Джонни Деппа. В одном из последних фильмов, кажется, был подобный персонаж — Барнабас Коллинз. К тому же, костюм встречающего тоже неуловимо отдает стариной. И массивная цепь на шее с рубином посередине только дополняет впечатление. Как и острые края воротничка рубашки, напоминающие популярный вампирский плащ.
— Аро, благодарим за приглашение, — дружелюбно приветствует мужчину Эдвард, и я понимаю теперь, как выглядит хозяин вечера. Тот самый «неплохой человек». И все же что-то подсказывает, что у него и без этого хватает «тараканов». Взять бы хоть такой наряд…
— Приглашение ничто, если некого приглашать, — парирует сеньор Вольтури. И оборачивается ко мне, черными глаза проникая едва ли не в душу. — Теперь я понимаю, почему ты так скоро решил жениться, — на удивление нежно улыбнувшись, произносит он, — это самый красивый цветок, какой я когда-либо видел.
От его восхищенного взгляда я краснею. С трудом удерживаюсь, чтобы не опустить глаза, и, выдавив робкую улыбку, вежливо отвечаю:
— Я рада познакомиться с вами, сеньор.
Выражение лица Аро становится таким восторженным, что мне в какой-то момент кажется, что, не глядя на свои цепи и аристократичный вид, он захлопает в ладоши, подскочив на месте прямо сейчас. Как ребенок.
Однако вместо этого итальянец с обожанием мне кивает.
— Я не менее рад, Изабелла. Вы очаровательны.
Они сегодня договорились засыпать меня комплиментами, не иначе. Кажется, на моем лице горит уже вся кожа. Ни одной клеточки, незардевшейся бы от подобных слов, не осталось.
— Ты смущаешь ее, — со смешливым укором говорит Эдвард. Сквозь ткань палантина, что я набросила на плечи, поглаживает кожу. Успокаивает меня.
— Прошу прощения, — Аро отвечает ему в том же тоне, но на меня смотрит с отеческой лаской. Черные глаза все же куда добрее, чем мне сначала показалось. — Как насчет небольшого аперитива, Эдвард? Или лучше начнем с экскурсии?
По моей спине пробегают несколько озабоченных тяжелых мурашек. Муж чувствует это. Не заставляет ждать ответа:
— Лучше с экскурсии, Аро. На твоем острове есть что посмотреть, не так ли?
И в ожидании одобрения, пока хозяин кивает, соглашаясь с таким выбором, оборачивается на меня.
— Спасибо, — отвечаю одними губами. С наслаждением замечаю, что мурашки пропадают. Спиртного, как и обещал мне, Эдвард не тронет. Он всегда держит слово.
На острове, который, продолжая традицию моего благоверного супруга, так же имеет название от продавцов, дословно переводящееся как «Свободу цвету!», действительно достаточно интересного. Он немногим меньше «Берега слонов», что я успела полюбить, но, если верить словам сеньора Вольтури, когда он купил его, здесь был лишь пустынный пляж. Все эти растения, а в особенности цветы — его страсть, как объяснил мне Эдвард, — были закуплены, рассажены и выстроены уже после покупки. Хозяин вложил в свое детище астрономические суммы, поборов саму природу и вынудив ее подчиниться себе, а потому обожал его — это явственно светилось в глазах. Аро и сам был похож на тропический, пусть и мрачный, цветок.
