Наступила осень. Еще вечером, когда с гор повеяло влажным ветром и душистым запахом сухого сена, Байрамгельды почувствовал, что ему тяжело дышать. Он зашел в спальный вагончик, лег на кровать и уснул.
Ночью он проснулся в ужасе от того, что начал задыхаться. Им овладел ни разу не испытанный страх. Чего он боялся? Внезапной смерти? Потерять сознание? Умереть вдали от семьи, от родных? Он сам не знал. Ему просто было страшно. Сердце бешено колотилось, Он обливался холодным потом, и не хватало воздуха, как будто легкие давно уже набиты им до предела, и больше нисколько, даже самую малость, вместить не могли. А выдыхать было нечего.
Первыми, услышав хриплое дыхание брата, проснулись Бегенч, Курбандурды и Клычли.
Зажгли свет, подошли к его кровати.
— Что с тобой? — с тревогой спросил Бегенч.
— Что-то не пойму, брат, — хрипло, с трудом выдавил Байрамгельды, стараясь подняться на локтях и широко открывая рот. — Мне так плохо… Я… умираю…
Услыхав слово «умираю», Курбандурды залился слезами.
— Перестань сейчас же! — строго приказал ему Бегенч.
— Может, вынести тебя наружу? — спросил он брата. — Там легче будет, там — воздуха больше.
Байрамгельды ничего не ответил. Он задыхался и стонал. Остекленевшие глаза были широко раскрыты. Все же его осторожно вынесли из вагончика и поставили кровать у входа. Все понимали: медлить нельзя, помощь нужна самая срочная!
— Подойдите, ребята, ко мне! — позвал Клычли самых молодых в бригаде: Курбандурды, Реджепа и Курбаиклыча. — Немедленно бегите через пески, на восток и пригоните машину! Любой ценой!
Он глянул на небо. Оно все было в тучах.
— Поглядывайте на горы! — крикнул Клычли вдогонку. — Далеко от них не отходите!
В полночь пришла автомашина и увезла Байрамгельды в Ашхабад. Врачи признали у него астму. Не тогда ли она началась, когда бригадир один, во время ночной пурги и лютого холода, чинил на дороге свой бульдозер?
Еще не оправившись от болезни, Байрамгельды вернулся в бригаду. Конечно, он мог бы не работать, пожить на пенсии. Но в тридцать пять лет так горько и обидно сознавать себя инвалидом и ничего не делать. А астма нет-нет да и придушивала его. Бегенч по праву старшего брата просил его не выходить на вахту: его норму можно было бы отработать сообща. Но такое предложение так унизило, так оскорбило Байрамгельды, что у него навернулись слезы на глазах.
Когда болезнь брала над ним верх и ему становий лось особенно тяжело, он просил кого-нибудь из членов своей бригады пойти вместо него. После этого он ложился на кровать и принимал лекарства. Когда же болезнь немного отступала, он собирался и уезжал на плотину с другой сменой. Как и прежде, работал о большим азартом и давал кубы сверх положенной нормы. И все его товарищи по бригаде дивились его стойкости, упорству, железной воле.
А бригадиру не только трудно работалось, он едва мог говорить: негромко, с паузами, и тем не менее он никому не давал поблажек: ни себе, ни другим.
Байрамгельды упорно боролся с болезнью. Из дома он привез небольшую штангу и по утрам делал несложные упражнения, чтобы укрепить дыхательные мышцы.
Слухи о железной воле бригадира вскоре разлетелись по всей стройке и дошли до Главка. По его поручению Ата Солтанлиев вызвал Байрамгельды в строительное управление. Расспросил о делах, а потом, не говоря ни слова, посадил в машину.
— Ата-ага, куда это мы? — забеспокоился бригадир.
— В Ашхабад, к фотографу, — ответил Солтанллев. — Слыхал я, хотят тебя на Выставку достижений народного хозяйства представить, а там, сам знаешь, без фотографии нельзя.
Приехали в фотоателье. Байрамгельды был в рабочей робе, а нужно быть в парадной. Выручил фотограф. Он отдал клиенту свой галстук, костюм и в этой одежде сфотографировал бригадира. Хороший получился снимок!
Когда возвращались обратно, Байрамгельды сказал:
— Ата-ага, спасибо тебе за транспарант. По секрету скажу, когда я увидел его, чуть не заплакал от радости. Так на душе стало светло и легко!..
— Благодарить меня не за что, — как всегда скромно ответил Ата. — Я только выполнил свой долг.
О посланной в Москву фотографии вскоре все забыли. Но, оказалось, послали ее не зря.
