Дара сосредоточился на своей магии, и она окатила его волной. Огненный жар сошел с кожи, когда он принял свою смертную форму, и его простая туника со штанами превратились в роскошную ало-черную военную форму. Тело облепили сверкающие чешуйчатые доспехи, Дара развел руки в стороны, и в них лег великолепный серебряный лук, переливаясь на солнце.
– Ты все равно не можешь сделать так, – холодно сказал он. – И никогда не сможешь. Хвастайся и петушись сколько хочешь, Аэшма, ибо наступит день, когда ты перейдешь черту и станешь представлять угрозу для бану Нахиды, и тогда я окажусь рядом и покончу с тобой.
– Интересно, – протянул Аэшма, когда Дара развернулся и зашагал прочь, прихватив подготовленный колчан стрел, прежде чем вернуться к шеду. – Потому что я сказал ей почти то же самое о тебе.
Дара застыл на мгновение, стоя спиной к ифриту. Но только на мгновение – больше он не позволит Аэшме играть с собой.
Вместо этого он рассмотрел шеду перед собой. Дара был опытным всадником, но лошади и летающие львы принципиально отличались между собой, преимущественно потому, что этот шеду был не настоящим животным, а скорее продолжением собственной магии Дары, как рука является продолжением тела.
Совершенно новая рука. Вцепившись ему в гриву, Дара вскарабкался на дымчатую спину шеду, и по позвоночнику пробежали мурашки. Несмотря на мрачные обстоятельства, в глубине души Дара, выросший на фантастических древних легендах об Афшинах и великих Нахидах, испытывал чистый ребяческий восторг.
Повинуясь мысли дэва, зверь взмыл в небо, взмахивая крыльями высоко над головой, и Дара ахнул, вцепившись ему в гриву. Дворец под ним становился все меньше и напоминал миниатюрную игрушку, украшенную драгоценными камнями, и Дара не сдержал непривычно нервного смеха, прежде чем сумел совладать с собой. С такой высоты он видел все: полуночное озеро и пышные леса, аккуратные террасы полей за городскими стенами и узорчатый Дэвабад с хитросплетениями улочек и крохотными каменными башенками.
Но манили его только горы и широкий мир, простиравшийся за ними. Будь Дара умнее, он бы полетел туда, пользуясь возможностью сбежать от безумия, царившего на земле, и начать заново, чтобы не становиться причиной еще большего раздора.
И тогда все дэвы в городе погибнут. С легкой горечью Дара велел шеду снижаться, вынимая одну из пяти стрел, подготовленных заранее, по одной для каждого племени джиннов. Лоскутами, оторванными от окровавленного тюрбана Гасана, к их древкам было привязано по свитку с коротким посланием, в котором содержалось требование немедленной капитуляции. Прошло уже три дня с тех пор, как они заняли трон, а остальные племена до сих пор хранили молчание. Ни послов, требующих объяснений, ни обеспокоенных родственников вельмож, которым не повезло оказаться во дворце в ту ночь, ни даже мстительных, самоубийственных набегов, которых Дара ожидал от выживших Гезири, укрывающих принцессу. Все, казалось, расползлись по своим секторам и забаррикадировались всеми доступными им немагическими средствами, с ужасом ожидая надвигающейся катастрофы.
Катастрофы, которой и Дара, и Манижа хотели избежать, и оставалось надеяться, что у джиннов хватит мудрости не допустить ее.
Он начал с Агниванши. Зная, что у него в запасе всего несколько минут, пока его не заметили (его облик был призван приводить в ужас, но мало подходил для засады), Дара окинул беглым взглядом их укрепления: красивые ворота из песчаника были заложены кирпичом, а стены охранялись горсткой джиннов на лестницах, вооруженных луками и мечами. Скорее всего, мирные жители, поскольку единственными джиннами в Дэвабаде, кому разрешалось проходить военную подготовку, были служащие Королевской гвардии – гвардии, чью Цитадель уже уничтожило войско Дары.
На деревянном помосте сразу за воротами высилась груда тучных мешков. Вокруг толпились джинны, держа наготове корзины и кувшины. Дара подлетел ближе, наблюдая за раздачей зерна в очереди. Если не обращать внимания на вооруженную охрану и нервные лица в толпе, все выглядело довольно организованно.
