Физика и филология:
заклятая дружба
У физиков часто бывает скверный характер. Чего стоит хотя бы афоризм, приписываемый Резерфорду: «Науки делятся на физику и коллекционирование марок». Это, конечно, ужасная передержка, и судьба наказала за нее великого физика: Нобелевскую премию ему присудили по химии, которая тоже, судя по его афоризму, не настоящая наука, а коллекционирование марок. Не отличались политической корректностью и многие другие физики. Ну, как отнестись к многочисленным поступкам Ландау, которые по прошествии лет вызывают, говоря мягко, большое удивление.
Физики очень не любят филологию. Об этом стоит поговорить подробно и отдельно, но для того, чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в замечательные «Фейнмановские лекции по физике», многие страницы которых посвящены развитию этого сюжета. Но если вы хотите серьезно задеть физика, ну, скажем, для того, чтобы прекратить затянувшееся знакомство, достаточно сказать, что его работы — это филология. Я не знаю более грубого ругательства, которым можно обидеть физика (на всякий случай укажу, что в достаточной степени владею ненормативной лексикой русского языка и, в элементарном объеме, ненормативной лексикой некоторых других языков).
Чувства физиков к филологам не вполне взаимны, во всяком случае, нет прямых указаний на то, что в своих спорах филологи используют слово «физика» в качестве грубого ругательства. По-видимому, сказывается то, что статьи физиков достаточно специальны и, как правило, их чтение требует серьезной подготовки в объеме хотя бы трех курсов университета. Однако все не так просто. Работа физика рано или поздно выливается в написание статей, а потом и книг, то есть текстов, над которыми работает редактор. Нетрудно догадаться, что редакторы подобных научных текстов могут быть изначально физиками или филологами. Редактирование рукописи — мучительный процесс. Кто в этом сомневается, рекомендую перечитать «Театральный роман» Булгакова (всегда советую это сделать дипломникам и аспирантам, пришедшим в отчаяние при изложении своих мыслей). Опытным путем известно, что автор-физик испытывает наибольшие трудности, если редактор изначально был филологом.
Чтобы не быть голословным, вспомню, как мы сдавали рукопись одной из книг. В ней речь шла о магнитных полях в космической среде. В школе учат, что у магнитного поля есть напряженность и она измеряется в эрстедах, а есть магнитная индукция, которая измеряется в гауссах. То есть, конечно, в этих единицах их измеряли в доброе старое время, а теперь их требуют измерять в системе СИ, что в астрофизике очень неудобно, но, к нашему счастью, редактор об этом не вспомнил. А про различие между гауссами и эрстедами помнил хорошо и требовал, чтобы мы пользовались эрстедами, поскольку толкуем о напряженности магнитного поля, а не о магнитной индукции.
Беда, однако, в том, что различие между напряженностью магнитного поля и магнитной индукцией важно только тогда, когда магнитная проницаемость среды существенно отличается от единицы, то есть когда рассматриваются ферромагнетики либо обсуждаются тонкие эффекты, связанные с диамагнетизмом или парамагнетизмом. Всего этого в астрофизике нет (или почти нет) и для простоты астрономы привыкли отождествлять эти две величины и (если речь не заходит о чем-нибудь специальном, когда терминологию можно специально пояснить) пользоваться для измерения магнитного поля гауссами (напомню, что численно 1 эрстед равен 1 гауссу).
Физика такая логика убеждает. Ну, зачем заниматься тонкими различиями, когда от них ничего не зависит. Дойдет до этого дело — тогда и займемся уточнениями. Совсем не так думает филолог. Сказано ведь, что напряженность в эрстедах, а индукция — в гауссах. Почему же тогда написано, что напряженность магнитного поля столько-то (микро)гаусс? Это же неправильно! Переделайте в (микро)эрстеды! — Но так никто не пишет! Посмотрите, все наши коллеги пишут в (микро)гауссах. Все равно не помогает, и приходится, ругаясь последними словами, переделывать гауссы в эрстеды и объяснять коллегам, что мы вовсе не хотели оригинальничать, а редактор заставил.