Свою итоговую книгу В.Я. завершает афоризмом: «В искусстве новое уживается со старым, в науке новое, как правило, стремится обесценить старое. Долговечность созданного ученым часто говорит не столько о его таланте, сколько о застое в данном разделе науки. Хорошая теория – кратчайший путь науки… Научные идеи не могут не стареть, не стареют лишь лженаучные – они гибнут, минуя фазу старения». В этой мудрой печали о судьбах научных гипотез есть и внутренний свет. Ведь сам поиск бесконечен, как обновляема и бесконечна жизнь.
Эти краткие заметки к научному портрету Владимира Яковлевича Александрова уместно окончить его афористичным кредо: «Моя религиозность исчерпывается верой в то, что для человека мир принципиально непознаваем. Мир можно познавать, но нельзя познать».
В. Я. Александров и академик Г. Н. Флеров (слева) на Командорских островах, 1968 год
Я вопросом благодарил за ответ,
и катящиеся,
словно камни по склону,
останавливались,
вслушивались благосклонно
и давали совет.
Б. Слуцкий.
«Любовь к старикам»
Важный поворот в жизни советской науки произошел в середине шестидесятых годов, когда окончательно рухнула лысенковщина. Сознание острой необходимости как можно скорее выйти на мировой уровень биологических исследований тогда соединилось с энтузиазмом многих представителей точных наук, увидевших в Жизни увлекательную область для приложения своих талантов. На этом фоне родилось одно из удивительных и неповторимых явлений нашей науки, которое называлось «Школой по молекулярной биологии». Она проходила ежегодно сначала в Дубне, а потом в Звенигороде. Удивительная она прежде всего своей живучестью, ибо просуществовала четверть века, спаяв воедино представителей многих поколений. А неповторимость ее – в той ауре, которая пронизывала каждую школьную сессию и распространялась далеко за пределы звенигородского пансионата. Задуманная как взаимный ликбез биологов, физиков и химиков, Школа отлично справилась с этой задачей, но очень быстро ее переросла, превратившись в своеобразный клуб образованных ученых. Так долго они не могли открыто собраться вместе, побыть среди своих и всласть поговорить, что это превращение было неизбежно и благодетельно.
Я употребил оставшееся не определенным понятие «образованный ученый» и вспомнил Московский фестиваль 1957 года. Молодой англичанин, пытаясь объяснить нам, студентам, что такое демократия, уподобил ее жирафу: «Если вы его не видели, описать невозможно, а однажды увидев, ни с чем не спутаете». Так и участники Школы не нуждались в формальном определении этого понятия, целые дни проводя в общении с Р. Б. Хесиным, Б.К. Вайнштейном, В.Я. Александровым, М.В. Волькенштейном, А.Б. Мигдалом… Слава богу, всех здесь не перечислить! Многое объединяло этих людей. Живость мысли, широта интересов и азартное любопытство, исключающие дьявольскую серьезность. Доступность и доброжелательность в сочетании с достоинством, несовместимым с амикошонством. Беспощадность критики серьезных ошибок и снисходительность к простительным заблуждениям. Легкость шутки и изящество фрондерства. Они читали или слушали лекции, спрашивали или отвечали на вопросы, спорили или соглашались, бессознательно и обильно расточая некие флюиды, задающие уровень мышления и планку поведения. И еще одна небольшая деталь – вся жизнь этих ученых свидетельствовала об их порядочности. В Дубне и Звенигороде мы учились не только молекулярной биологии. Один шутливый лозунг, неизменно украшавший зал заседаний: «Отложногознания к истинному незнанию!» – стоил всех окаянных лекций и семинаров по философии.

С любимой лайкой
Мне довелось слышать много прекрасных лекторов: Н.В. Тимофеева-Ресовского, В. П. Скулачева, Ю.А. Чизмаджева.., но именно выступления Владимира Яковлевича Александрова я почитал как недосягаемый эталон. Они были безупречны по стилю, языку, тонкому юмору, но, главное, Александров, как никто другой, умел передать слушателям восхищение мудростью Природы и сознание ограниченности технарских подходов к ее изучению. Не забыть его рассказов об аксонах, прорастающих через тело эмбриона к неведомо как предназначенным им мышечным клеткам, о муравьях, поведение которых направленно модифицирует паразитический червяк. Он призывал мыслить системно, а это так трудно…