Знание-сила, 2001 № 09 (891) - страница 43

Р. Б. Вспомнилось, как однажды, на стажировке в Питере, я, еще совсем «зеленая» аспирантка, спросила у Олега Дмитриевича Берлева, уже очень известного в мире египтолога, что ему понравилось в Египте. Времена были сугубо советские, но уже чувствовались «сквозняки перемен» – Берлев побывал в Египте в качестве туриста (его Учитель, наш крупнейший ученый Юрий Яковлевич Перепелкин, в стране фараонов не был вообще никогда). Спросила и мысленно зажмурилась от испуга – думаю, сейчас скажет такое, что мне и не снилось, и придется изображать какое-то понимание на пустом месте. Ответ Мастера ошарашил: «Пирамиды. Когда мы подъезжали из Луксора в Каир на поезде, были сумерки, и их грани освещались…» Тогда я не поняла. Прошлым летом, 7 июля, Олега Дмитриевича не стало, и память часто возвращает меня к тому разговору.

Конечно, одно из самых известных сооружений на земле, единственное из семи чудес древнего мира, сохранившееся до нас, и т. д. и т. п., но сколько можно? О них написаны пирамиды книг, нагорожены пирамиды выдумок, некоторых они даже лечат, но боюсь, скорее окончательно сводят с ума. П ирамиды как тяжкий крест лежат на немногочисленных плечах египтологов, поэтому могут иногда вызывать раздражение, ведь далеко не все проблемы науки сводятся к ним. Подозреваю, что не только я, но и долго и специально занимавшиеся ими ученые не могут ответить на все вопросы, однако пока у нас нет никаких серьезных оснований подозревать, например, неземное происхождение пирамид.

Оставлю в стороне научную аргументацию, и так никак не завершу этот очерк, скажу только, что они столь органично, столь естественно «вырастают» на почве древнеегипетской культуры, что трудно отнести их к какой-то другой… Особенно это очевидно, когда ходишь между гробницами вельмож в Гизе, разглядывая еще сохранившиеся изображения и иероглифы, когда обмираешь от восторга над каменными сосудами и ловишь на себе взгляд инкрустированных глаз статуй в залах Каирского музея. Впрочем, они смотрят куда-то поверх нас – в счастливое гармоничное прошлое.

Продолжаем публиковать беседы профессора Евгения Григорьевича Ясина, бывшего министра экономики России; главы фонда «Либеральная миссия», на радио «Эхо Москвы».

Беседу ведет корреспондент радио Ольга Бычкова.

О. Бычкова: – Много говорят о том, что есть китайская модель экономики, которая гораздо эффективнее, чем отечественная, и у нее очень много поклонников в России. Насколько этот путь был бы осуществим в нашей стране ?

Е. Ясин: – Этот вопрос многие задают, все хотят знать, нельзя ли было, как китайцы, не разрушать диктатуру коммунистической партии, которая бы держала всех нас в кулаке, и под ее властным контролем провести все реформы. Но решение о политической демократизации у нас предшествовало экономическим реформам, оно было принято в 1988 году и стало необратимым фактором нашей жизни, и политической, и экономической. И слава Богу, потому что у нас ничего не стронулось бы с места, если бы не было демократизации.

О. Бычкова: – Если бы не была упразднена статья о КПСС и ее руководящей роли в политической и экономической жизни?

Е. Ясин: – Да, шестая статья прежней Конституции. Конечно, это повлекло много трудностей. Я думаю, что в значительной степени из-за этого распался СССР, произошли другие неприятные вещи. Сам я всегда придерживался мнения, что коммунисты все это создали, и хорошо бы, чтобы они же и разгребли завалы, как сделали это коммунисты в Польше, например. Вы знаете, что либерализацию цен в Польше провело не либеральное правительство М азовецкого- Бальцеровича, а правительство Мечислава Раковского, последняя польская коммунистическая власть, осенью 1989 года? Я до сих пор к Раковскому испытываю поэтому чувство признательности. Он как бы взял на себя эту грязную работу.

Я вблизи наблюдал за экономической политикой последних правительств СССР, Рыжкова и Павлова. Не взяли бы они на себя эту ответственность. Павлов еще – может быть, он был человеком крутым, но уже было поздно, союзное правительство потеряло доверие, уже был конфликт центра и республик, прежде всего России в 1991 году. Политика могла быть уже только популистской. Коммунисты чувствовали, что они ничего не могут сделать, потому что никаким доверием больше не располагают.