LXXX.
На улицах.
Кипели народом улицы Киева в этот достопамятный вечер. С какой мучительной жаждой встречали эти толпы каждого, выходящего из здания суда, осаждая его расспросами!
- Оправдан! Оправдан!.. - неслось по Киеву, как {191} благодатное эхо, заглушая повсюду злобные крики тех, кто в крови, ненависти и погромах ищет удовлетворение своим низменным страстям...
Быстро появляются летучки, выпущенные газетами, и они нарасхват, почти с боя, разбираются публикой...
Радостная, благая весть о правде, восторжествовавшей на суде, несется все дальше по Киеву, достигая дальних окраин, где уже были на всякий случай потушены огни в еврейских домах.
Все притаились и трепетно ждут несчастий от буйных страстей...
Но напрасны пугливые ожидания...
Все спокойно везде...
Однако усиленные конные и пешие патрули охраняют город, а на Лукьяновке, где больше всего можно было ожидать всяких выступлений, куда я ездил в этот же вечер, бедный, измученный, рабочий люд с величайшей радостью встретил вести из суда:
- Конечно, Мендель не виноват!..
- Бейлис честный человек, - неслось отовсюду.
- Мы это давно говорили...
- Бейлис оправдан, - вот они, мужички-то, правду восчувствовали...
И долго еще до глубокой ночи волновался Киев громадным событием, совершившимся в его стенах... И все радовались, все ликовали, что вековечный позор миновал этот один из лучших городов России...
LXXXI.
Совесть народа.
Много-много раз в эти долгие тридцать четыре дня с тревогой и волнением смотрели мы туда, на эти зачарованные кресла, где восседали судьи народа, посланные волею закона вязать и разрешать по совести своей тех, кто имел несчастье сесть на скамью подсудимых. Простые русские люди, все больше труженики земли, взятые от дел своих в это торжественное зало суда, куда устремились очи всего мира, где, в эти дни, как в сердце человечества, билась, {192} рвалась и клокотала буйная кровь злых страстей и любвеобильной справедливости.
Вот они, одетые в свитки, поддевки, пиджаки, причесанные по-русски в кружок; вот они каждый день чередой, один за другим, мелькали пред нами, когда шли, задумчивые, грустные, на свои высокие места.
Кто они?
Неведомые никому, взятые из тысячной толпы, - им выпала тяжелая, казалось, непосильная доля, доля разрешения вопроса, взволновавшего весь мир, потрясшего все человечество.
Многие падали духом, многие приходили в отчаяние, не зная, что думать, что сказать - обнимут ли они, - их сердце мозг и совесть, - все то море безбрежных ощущений, которое разлилось и бушевало и волновалось перед их смиренным и трепетным лицом...
Вера в русское народное сердце, надежда на русскую совесть присяжных не покидали меня ни на минуту и в самое тяжелое время этих дней, они светили мне, как верный неизменный путеводный маяк, разгонявший туман всякого сомнения...
И вот наступило время, и вот пробил великий, грозный судный час...
- Суд идет!..
Все встали и замерли, и казалось, дыхание младенца можно было ощутить, уловить в этой полной притаившейся жути толпе.
Все бледны...
- Суд присяжных идет!- прошу встать!
И пред ним встала вся Россия, весь мир...
Они, серьезные, просветленные, вошли и смотрят широко в глаза всей залы, всему миру...
И нет сил ни думать, ни чувствовать, ни понимать...
Свершилось что-то огромное, великое...
Читают вопросы...
Зачем так долго? Скорей бы!
- Нет, невиновен!..
И закружилась, и заходила, и загудела, и заколыхалась зала...
А он? Бейлис?..
{193} Он бледен как смерть, он тянется, он плачет, он говорит какие-то слова... Вот он упал на скамью подсудимых - на скамью своей свободы... Встал опять, мечется, сел, склонился на скамью, и жмет протянутые руки, и плачет, и смотрит туда, в тот угол, где его жена, его сын, его родные..
- Спасибо вам, спасибо!.. - говорили многие, обращаясь в сторону присяжных. И действительно, есть за что благодарить.
Совесть народа русского теперь чиста не только пред совестью древнего Израиля, но и перед совестью всего мира.
Пусть Пранайтисы, Замысловские, Сикорские и Шмаковы правят свою тризну над могилой средневековых суеверий... Пусть они куют новые цепи прекрасной жизни... Пусть... Нам теперь нет до этого никакого дела...
