- По какому?
- Да вот об убийстве Ющинского.
- Ничего, ничегосеньки не знаю...
- Все забыли?
- Ничегосеньки не знала и не знаю...
Председатель смотрит на прокурора. Товарищ прокурора спрашивает:
- Вы были на Слободке?
- Я-то?
- Вы-то!
- А кто ее знает, ходили везде.. - Вы нищенствуете, просите подаяние?
- Просим...
- Ночуете, где придется?
- Там и ночуем, где придется...
- Встаете рано?
- Рано, как из ночлежки выгоняют, так и встаем...
- Шаховскую вы знаете?
- Я-то?
- Вы-то!..
- Знаем, как не знать...
- Разговаривали с ней?..
- Разговаривали...
- Про Андрюшу?
- Про какого?..
- Да про Ющинского?
- Ющинского... Нет, такого не знаем...
- Да вы его видели?
- Кого?
- Ющинского?
- Ющинского никогда не видели!
- Как его Бейлис тащил, видели?..
- Куда тащил?.. Что вы, что вы!..
Волкивна полна недоумения.
- А вы пьянствуете, пьете?
- Мы-то?..
- Вы-то...
- Маненечько выпиваем,-говорит она сиплым густым басом. {63} - А вы болтливы, любите больше говорить или молчать?
- Мы-то?.. Задумалась.
- Мы больше молчим...
С ней устраивают очную ставку фонарщицы Шаховской - ничего не помогает. Она твердо стоит на своем, что ни с кем о Бейлисе не говорила, и даже мальчика Калюжного не видала.
Установлено, что она что-то говорила Шаховской в совершенно пьяном виде, но что именно, так и не доискались. Находившийся тут же при этом разговоре шустрый мальчик Калюжный, помогавший Шаховской оправлять фонари, знавший Андрюшу, никакого разговора об Ющинском не слыхал.
Соответствует ли это жизненной правде? Да, мы думаем, что вполне соответствует и утверждение мальчика крайне характерно. Представьте на минуту, что такой разговор был бы: как навострил бы уши этот мальчуган! И нет сомнения, что вся уличная детвора сейчас же бы знала, что их приятеля Андрюшу утащил еврей Бейлис, куда?.. В печку!.. Да, ведь, и Шаховская не молчала бы!.. Ведь, надо помнить, что это все представители именно той мещанской среды, где болтливость и сплетничество являются одним из главных основных признаков этого типа людей. Правда, Волкивна заявила на суде, что она больше любит молчать, но это, очевидно, столь же достоверно, как утверждение ее, что она "маненечко" пьет, а заявила это она и такой скромной, сладкой улыбкой, что, право, трудно было ей не поверить, но, к несчастью, произнесла эти слова таким хриплым глухим басом, что невольно закрадывается в душу сомнение: да так ли это? И в конце-концов выяснилось, что она пьет мертвецки...
И вот этот-то материал и послужил главнейшим основанием для утверждения легенды о похищении Андрея Ющинского Менделем Бейлисом.
Эту свидетельницу даже товарищ прокурора допрашивал в крайне насмешливом тоне, - чувствовалось, что она, эта Волкивна, носительница творимой легенды о похищении Ющинского, компрометировала его и он хотел от нее как можно скорее избавиться... {64} Так безвозвратно рухнул и этот козырь обвинения. Волкивна оказалась совершенно ненужной для процесса, а на нее возлагались, судя по обвинительному акту, такие большие надежды.
XXVI.
Опять прокламация.
Свидетель Прокофий Ященко, давая свои показания, вдруг заявляет суду:
- А на похоронах Андрюши Ющинского разбрасывали листочки, прокламации и призывали бить евреев, говорили, что это все евреи устроили...
Выясняется, что это все та же погромная прокламация, о которой мы уже упоминали...
- У меня она с собой, - охотно заявляет свидетель и энергично лезет в карман...
Присяжный поверенный Зарудный, как и в случае с диаконом, опять настаивает на приобщении ее к делу, основательно выясняя все мотивы, почему это можно сделать сейчас же.
Суд совещается во время перерыва и вновь выносит резолюцию, отказывающую приобщить к делу этот документ чрезвычайной важности.
XXVII.
Обморок свидетеля.
Допрашивается последняя "нерушимая стена" обвинения - член организации "Двуглавый Орел" - Голубев, сын профессора Киевской духовной академии, столь прославленный в Киеве своим откровенным юдофобством. Он показывает крайне волнуясь. Оказывается, он вел частное расследование по делу убийства Ющинского и теперь желает рассказать суду всю правду...
