— Я не хотел тебя обидеть, Вячеслав Михалыч, — примирительно обратился к нему отец Николай. — Мне просто людей жалко, которых ты потеряешь. Наши же, русичи.
— Потери, конечно, будут, — уже более спокойным тоном произнес воевода. — Но намного меньше, чем ты думаешь, отче.
— Да пускай даже всего несколько тысяч, и то скверно.
— Эк ты куда загнул, — крякнул Вячеслав. — Сотня, от силы две — не больше. Это потолок, да и то лишь в случае, если в дело вмешаются какие-нибудь роковые случайности, а так я рассчитываю на несколько десятков. И я не самоуверен, — заверил он, заметив скептическое выражение на лице священника. — За свои слова головой отвечаю.
— А чтоб тебе охотнее поверилось в обещания нашего славного Славы и ты не думал, что идут они от его самоуверенности, вот тебе подлинный исторический факт: когда крестоносцы штурмовали Константинополь, то у них погиб всего один рыцарь, — добавил Константин. — Тебе это ни о чем не говорит? А ведь у них не было ни одного спецназовца, обученного работать в темноте, соблюдая скрытность и неожиданность. Пойми, отче, что жители твоего Царьграда не просто откажутся помогать крестоносцам. После всего того, что латиняне сотворили с самим городом, а заодно и с православными святынями, граждане Константинополя, включая самого распоследнего нищего и бродягу, будут целиком на нашей стороне, потому что те для них — дикие завоеватели, а мы соответственно — герои-освободители.
— Не думаю, что их помощь окажется сколько-нибудь существенной, — усомнился священник.
— Я тоже на нее не очень-то полагаюсь, — равнодушно согласился воевода, разливая медовуху по чаркам. — Да мне лишь бы они под ногами не путались, и на том спасибо. Хотя для отвлечения внимания обороняющихся они вполне сгодятся.
— Плюс к этому еще и царящий там бардак, — продолжил Константин.
— Бардак — это хорошо, — оживился Вячеслав. — Это нам здорово поможет. И чтоб у руля какая-нибудь дубина стояла, вроде Паши Мерседеса. С этим у них как?
— В следующем году изберут некоего оксерского графа Роберта де Куртнэ, одного из прямых потомков короля Франции Людовика VI Толстого. Насчет его умственных способностей что-либо сказать затрудняюсь — не помню, да оно, собственно говоря, и не столь важно, поскольку власть у него, как я уже говорил, чисто номинальная, и вдобавок полное отсутствие авторитета среди рыцарства.
— Так уж и полное? — усомнился Вячеслав.
— В качестве доказательства приведу только один пример из совсем недалекого будущего. Этот император влюбится в девушку, которая к тому времени уже будет помолвлена с одним из французских или немецких рыцарей. Роберт уговорит мамашу девушки, чтобы она отказала рыцарю-жениху. Та — все-таки сам император просит руки — даст свое согласие. Тогда отвергнутый ухажер соберет свою родню с дружками, вломится ночью во дворец, отрежет несчастной девушке нос и губы, а ее мамашу вообще выкинет в Босфор. Вот такие изысканные нравы и куртуазная вежливость там сейчас царят.
— А император? — спросил отец Николай. — Точно так же с этим рыцарем поступит или…
— Никак он с ним не поступит, — презрительно скривил губы Константин. — Он так и не сможет добиться от своих баронов суда над этим рыцарем. Представляете?
— Блеск! — восхитился Вячеслав и одобрительно кивнул. — Я в восторге. Годится нам этот фраерок. Так, в целом все понятно, а теперь, — и он сладко потянулся, — учитывая, что время позднее, а я притомился за день, пока своих орлов гонял, пойду-ка на боковую. Тем более что уже все выпито. Одно поясни мне напоследок, княже. А почему сами никейские императоры не попытаются взять Константинополь?
— А войско? С таким количеством воинов, как у них, город приступом не взять. Латиняне хоть и грызутся, как собаки, но пока еще достаточно сильны, чтобы отбиться. А твоего спецназа для удачного штурма у Ласкариса нет.
— Вот еще — штурмовать! — фыркнул воевода. — Ничего подобного! Просто одной тихой безлунной ночью мои ребята спокойно вскарабкаются на стены, вырежут часовых, дойдут до ворот, откроют их, ну а дальше — дело техники, — уверенно заявил он.
