– А передвижниками ты интересуешься? – как бы между делом осведомился я.
– А у тебя есть что предложить? – в ответ поинтересовался Борис.
– Пейзаж Клодта, семейная реликвия, – небрежно ответил я. – Подарен моей прабабушке лично художником Клодтом.
– А какой именно это Клодт? – огорошил меня Борис неожиданным вопросом.
Вот так дела! Это что же получается? Художников Клодтов было двое?
– Художников Клодтов было трое, – добил меня Борис. – Михаил Петрович, Михаил Константинович и Николай Александрович. О ком идет речь?
Хороший вопрос! Пейзаж Клодта был таким же неотъемлемым атрибутом моего детства, как купленный на рынке коврик с крыловским «Квартетом» и плюшевый мишка из «Детского мира». Они были ВЕЧНЫ! А разве у вечности может быть биография?
К счастью, я вовремя вспомнил, что захватил с собой фотографию картины, и немедленно продемонстрировал ее Борису.
– Пейзаж…… Если это действительно Клодт, то именно Михаил Константинович, – немедленно определил Борис.
– Ну и как, на дом хватит? – поинтересовался я.
– Кому и конура дом! – ухмыльнулся Борис.
– Сколько все-таки может стоить эта картина? – не отставал я от него.
– Ох, Славон! – вздохнул Борис. – Речь идет о произведении искусства, понимаешь? Разве вдохновение, талант и творческий поиск могут иметь какую-то конкретную цену в денежном выражении?
Я с изумлением воззрился на него: как-то непривычно было слышать эти восторженные искусствоведческие штампы из уст «нового русского». Впрочем, Борис развил тезис во вполне деловом ключе:
– Я не припоминаю, чтобы картины Клодта выставлялись на международных аукционах. Но вроде бы в прошлом году на «Гелеосе» была картина Клодта «На пашне». Классическое произведение, между прочим, о нем упомянуто в официальной биографии художника. И никто не дал стартовой цены в скромные 28 тысяч гринов. Прикинь?!
– Но как же так?! – поразился я. – Я полагал, что известные русские художники пользуются спросом, и уж тысяч за сто долларов их полотна уходить должны.
– Разумеется, интерес к русским художникам растет, – согласился Борис. – Я уверен, что года через три-четыре, если это полотно появится на престижном аукционе, эстимейт не будет лежать ниже ста тысяч. Ну а пока вряд ли имеет смысл выставлять эстимейт выше двадцати пяти тысяч. Так что торопиться тебе не стоит: русские мастера – это хорошее вложение. Если спрос сохранит свой рост, то цена твоей картины за несколько лет вырастет в десять раз против прежней.
– А ты не хочешь вложить деньги в это полотно? – вкрадчиво поинтересовался я.
– Почему нет? – согласился Борис. – Тонн двадцать гринов я тебе за нее дам, с учетом расходов на экспертизу, разумеется.
Двадцать тысяч долларов?! Да мне нужно не меньше сотни, чтобы, продав две квартиры (свою и доставшуюся мне от дяди), купить себе более или менее приличный дом недалеко от Москвы!
– Нет, не пойдет, – отказался я. – Мне дом нужен.
– Недвижимость сейчас тоже необычайно выгодна для вложений, – одобрил Борис. – Только зачем тебе дом? Лучше квартиру в Москве купи и сдавай: реальные бабки от жильцов будешь получать как процент, пока не решишь зафиксировать прибыль.
– Мне дом нужен, чтобы жить, – вздохнул я. – Внуки скоро уж пойдут, так я хотел, чтобы они на природе росли, в царстве экологии, так сказать…
– Тогда копи бабки, – посоветовал Борис, поднимаясь с кресла.
Лера начала разносить горячее. Появились Зябликов с Витюшей. Зябликов вроде чуть угомонился, но явно не протрезвел: он с трудом уселся на стул, едва не упав, и при этом попытался ущипнуть Леру за попку.
Мы выпили под горячее. Речей не помню: я был занят поглощением великолепного шашлыка из свежего барашка. Элис превосходно готовил шашлык, и мы дружно воздали должное его способностям. Зябликов продолжал пить по своей личной ускоренной программе. Вскоре он впал в полусонное состояние, и я вздохнул с облегчением: терпеть не могу пьяных скандалов.
– Витюша, спой что-нибудь, – попросила Ирка, – я люблю, когда ты поешь. Элис, что Витюше спеть?
Элис лукаво посмотрел на нее и обратился к Витюше:
– Ну-ка, уважь меня! Мою любимую, из «Металлики»!
