— Я знаю, сегодня трагический день для тебя, сынок. — Отец взмахнул рукой, указывая на церковь. — Я постарался сделать все так, как понравилось бы самой Кэролайн. Цветы. Музыка. — Он смотрел перед собой, точно завороженный. — Белые розы и Моцарт. Она так любила «Реквием»… — Он усмехнулся. — Помнишь, как она уговаривала тебя выбрать его для вашей свадьбы? Это казалось ей романтичным.
Нам с Кэролайн нравилась не только сама музыка, но и связанные с ней легенды: о загадочном анониме, который заказал «Реквием», и о композиторе, который пытался присвоить шедевр Моцарта после его смерти. Едва познакомившись с Кэролайн, я понял, что за ее обманчиво-оптимистичной внешностью бьется сердце, приверженное всему мрачному и готическому. Но моему отцу было не обязательно знать об этом.
— Спасибо. Сам я не справился бы.
— Разумеется. — Улыбка отца померкла. — Это ты разрешил няне сидеть рядом с Тедди на семейной скамье?
— Да. Тедди привязан к Глории сильнее, чем к любому из нас.
— Ты не подумал о впечатлении, которое это может произвести на людей, Тео. Что, если какой-нибудь репортер снимет, как наемная помощница утешает Тедди во время мессы? Что о нас подумают люди?
— Ты даже не представляешь, как глубоко мне плевать на то, что о нас подумают.
— Зато мне не плевать. Ты мог бы доверить Тедди сестре.
— Джульетте? Да я ей и головастика не доверил бы.
— Ты несправедлив к ней. Джульетта прекрасно ладит с животными. — И он ухмыльнулся так, словно отлично пошутил.
— А где Урсула? — спросил я. Урсула — это моя мачеха и единственный член нашей семьи, чье общество доставляло мне истинное удовольствие, хотя я не питал никаких иллюзий на ее счет: она была мила со всеми, но только благодаря алкоголю.
— Сегодня утром с ней произошла маленькая неприятность, — ответил отец.
— Что такое?
— Упала и повредила запястье. Харрис повез ее на рентген — надо убедиться, что это не перелом.
Харрис — личный помощник отца и его телохранитель; так сказать, два в одном. Мрачный тип.
— Она была пьяна?
Отец нервно оглянулся — не торчат ли откуда-нибудь длинные уши любопытного репортера — и молча кивнул.
— Я не буду возражать, если ты захочешь уехать пораньше.
— И вознаградить ее за выходку моим отказом от присутствия на похоронах Кэролайн? — Отец покачал головой. — Посмотри, сколько людей пришло: на похоронах моего отца не было больше, а ведь то были самые крупные похороны в истории нашей семьи. Но и тогда среди пришедших не было всей этой великосветской публики. Конечно, отец был богат, но эти смотрели на него сверху вниз. Подумаешь, король мотелей… Таких, как он, в телешоу пачками показывают.
— Не говори о похоронах Кэролайн так, словно это какая-то вечеринка.
— Любые похороны — событие общественное. Люди любили Кэролайн. Конечно, разные подзаборные блогеры часто называли ее «карабкающейся лозой» — за происхождение, — но и оно не отменяло ее внутреннюю порядочность и доброту. Кэролайн была хорошим человеком. В сочетании с большими деньгами — гарантия успеха. И будь у ее родни проблем больше, чем багажа на борту «Боинга-777» на маршруте в «Дисней Уолрд», это все равно ничего не изменило бы. — Он состроил гримасу. — Надо было поручить Харрису купить ее отцу костюм. Видел, в чем он явился? Похоже, что одеяла для космонавтов шьют из той же ткани… Можно даже не беспокоиться насчет фото, его блеск всех ослепит. Он идет на ланч?
— Пожалуйста, прояви уважение к родственникам Кэролайн, — сказал я вслух, хотя в голове у меня засела совсем другая фраза, произнесенная отцом. «Она была хорошим человеком».
— Я никогда не проявлял к ее родственникам ничего, кроме уважения, сын. — Отец нахмурился и отошел от меня, качая головой.
«Я больше не хочу быть твоей женой. Разве это так трудно понять, Тео? Уходи из моего дома…»
Замешкавшись у выхода из алькова, я поборол попытку мозга заново преподнести мне картину того, что было потом, и чуть не задохнулся от напряжения.
— Начинать? — спросил меня священник.
— Мне нужно побыть в одиночестве, — ответил я. — Здесь есть место, где мне никто не помешает?
— Разумеется. Идемте. — Мы нырнули под какую-то низкую арку и оказались у небольшой запертой двери. Священник открыл ее, за ней оказалась часовня. Перед статуей, изображавшей прекрасную женщину с глубоко печальным лицом, горели свечи.
