Вокруг меня сгустилась тьма, и мне стало жутко. Мир больше не был волшебным. Его наполнял безымянный ужас. Я чувствовала себя уязвимой, словно мышь, которой негде спрятаться. Я не могла жить в этой страшной темноте.
И я решила убить себя. По моим расчетам, лучше всего было спрыгнуть с дерева. В ту ночь я добралась до своего шалаша на дереве и даже выше, так высоко, что ветка, за которую я держалась, сильно раскачивалась на ветру. Ослепительно яркая, как прожектор, выискивающий самолеты-фантомы, луна освещала долину, превратив дорогу в серебристую ленту, петлявшую между пушистыми сонными холмами. Я впилась в нее глазами. Каждый раз, собираясь прыгнуть, я думала: нет, подожду. А вдруг появится желтое такси? Вскоре стало ясно, что я умру, только если усну и упаду с дерева, но это казалось недостаточно драматичным. Я слезла. Мне было суждено остаться на земле, бродить по грязи там, где раньше колосилась золотая пшеница, отбывать наказание в этом аду.
По ночам, когда бабушка напивалась, что случалось все чаще, я забиралась в объятия моего нового друга — дерева — и уговаривала длинную змею — дорогу — выплюнуть желтый кусочек надежды, который она проглотила. Наши серьезные переговоры длились неделями, и однажды, ожидая ответа, я впервые услышала голос дерева. Чарующий шелест тысячи лиственных язычков проник ко мне в уши, подарив бесценные сокровища, истории о вещах необъяснимых, о том, что я не одинока, что звезды — это мерцающие глаза, наблюдающие за мной сквозь занавес ночи, что я оттуда пришла и туда отправлюсь в конце. Иногда ветер врывался в листья, раскачивая ветку, на которой я сидела, и тогда они заговаривали все разом, успокаивая меня: «Не бойся». Они открыли мне тайну, рассказали, как приручить ветер, самого дикого зверя, и как протянуть ему руку, забыв о страхе.
Теперь, когда ветер с воплями вырывался из-за холмов и сминал траву, я больше не пряталась за бабушкиной спиной. К ее изумлению, я совсем перестала бояться грозы, и она часто видела, как в самую ненастную погоду я стою на улице, раскинув руки. Я больше не нуждалась в ее защите, и это беспокоило старую женщину, которая временами с тревогой посматривала на меня украдкой.
Но я усвоила урок и больше не рассказывала о своих новых друзьях. Так что когда, сооружая плотину, я увидела в воде черную змею с белым ртом, как будто набитым ватой, то не стала звать бабушку. Просто тихонько сидела и серьезно разговаривала с ней.
Через несколько недель, когда бабушка торжествующе объявила, что убила змею, которая, не скрываясь, лежала на крыльце и грелась на солнце, словно какая-нибудь кошка или собака, я заметила, как ей стало обидно от того, что я даже не улыбнулась, а лишь мрачно спросила, могу ли видеть своего мертвого друга. Положив змею у корней дерева, старуха палкой указала на два необычных белых пятна на ее животе, такие, как я и говорила.
— Не подходи, даже мертвая змея все еще может укусить тебя, — предупредила она и ткнула в змею палкой, отчего змея непроизвольно свернулась и развернулась.
— Будет извиваться так до захода солнца, потому что душа не может покинуть ее тело до темноты.
— Почему?
— Потому что Бог наказал ее. Раньше у змеи были ноги. Обычные ноги. Но Бог отнял их и заставил ее ползать по земле.
— За что?
— За то, что змий дал Еве знание.
— Но в школе говорят, что знание — это хорошо.
— То другое знание — страсть.
— Секс? — Слово было запретное, и я понизила голос.
— Нет, секс — это то, с помощью чего все божьи твари размножаются. — Бабушка засмеялась и продолжила шепотом: — Страсть истинной любви, страдание, которое манит тебя к Богу, как мотылька к пламени. Огонь, который может погасить только смерть. Он будет жечь душу до тех пор, пока ты, как безумная, не бросишься в море.
Мне стало нестерпимо жалко змею.
— Я побуду с ней до захода солнца.
— Ладно… — Я знала, что она не хотела оставлять меня здесь со змеей. — Пойду в дом, испеку твое любимое шоколадное печенье. Может, это тебя обрадует.
Бедная бабушка, она даже не подозревала, какого свирепого маленького воина вырастила во мне, пока не обнаружила свою любимую собаку в дождевой бочке.
