К ней подплыл официант, передвигавшийся, вероятно, с помощью спинного плавника.
— Вам что-нибудь принести?
— Мартини, пожалуйста. У меня здесь встреча.
В темном жидком воздухе было что-то такое, что заставило ее заказать коктейль, хотя днем она собиралась позаниматься спортом. Официант уплыл, делая руками плавательные движения.
Должно быть, вся долина усеяна подобными проточными прудами, в сети которых попадаются старики. Здесь умирают любые побуждения, истекает срок водительских прав. Здесь, спрятавшись от солнца, они вспоминают голливудские ночи и танцы под причитания саксофона, а не электрогитар. Она улыбнулась морской звезде и устрице, ощутив себя ценной крупной рыбой в этом трогательном прудике. Наверное, Голливуд слишком велик, уж лучше быть незаметным, так безопаснее.
— Сандра?
— Банни? Я заказала коктейль. — Сандра попыталась скрыть разочарование в голосе: она ожидала увидеть телезвезду, а перед ней стояла плохо одетая мамаша.
— Ох, я не пью. Я снова беременна, — сконфуженно улыбнулась Банни.
Бедная Банни, вид у нее был такой, будто она только тем и занимается, что выкармливает детей и делает бутерброды, намазывая на хлеб ореховое масло. Сандра терпеть не могла детей и женщин, которые производят их на свет. Глядя на эту заботливую мать, она потеряла всякий аппетит.
Неухоженная Банни, видимо, совершенно не переживала по поводу того, что ей не удается поддерживать экранный имидж. Она подвинула стул и скорбно плюхнулась в самую глубь своих проблем; Сандра весь день с замиранием сердца ожидала именно такого рассказа. К тому времени, как принесли салаты, глаза Банни стали розовыми, а у Сандры появилось чувство, будто у нее начинается климакс.
— Видишь ли, я люблю своего мужа. Но даже если бы не любила — у меня трое детей, я за них отвечаю. Я должна остаться с ним, несмотря на то, что он вовсю мне изменяет. — Казалось, глаза ее состоят из разбавленной водой крови. — Пусть он делает, что ему вздумается, не стоит переживать по этому поводу. — Ее голос задрожал. — Я не должна расстраиваться, когда знаю, что он с другой женщиной, или женщинами. Нужно смириться, но это очень трудно… Я хочу… и не могу… — Она высморкалась в салфетку. — Ты должна мне помочь… пожалуйста.
Сандра чуть не упала со стула.
— Я?
— Да… Ты так легко с этим справляешься.
— С чем справляюсь?
— Дональд постоянно изменяет тебе с Таней, твоей лучшей подругой. А ты никогда не расстраиваешься. Тебя, кажется, это вообще не волнует. Все в доме преклоняются перед тобой. Я думала, может, ты объяснишь мне, как это у тебя получается…
Сандра улыбнулась и начала ковырять салат «Цезарь». Удивительно, никогда не знаешь, какой будет реакция на подобное известие. Энергия хлынула в ее вены. Узел развязался, веревки спали со щиколоток и запястий. Вот и все, она избавилась от Дональда. Сандра съела два десерта, села в машину, включила зажигание и громко засмеялась.
— Ну, хоть не гей, и то хорошо, — радостно сказала она и рыгнула.
Нет, он не был геем. Он просто трахал ее лучшую подругу, и не один раз, вот и все. Она вспомнила, как звонила в офис и трубку довольно часто поднимала Таня, которая якобы заходила туда по работе. Однажды она нашла в спальне Танино белье. Господи, как можно быть такой дурой?! Когда Сандра выехала из тени сосен, растущих вдоль Колдуотерского Каньона, теплый солнечный свет ударил ей в лицо, она задрожала, будто загипнотизированная, снова вспомнила парня с кремовыми руками и разрыдалась.
Сандра вернулась домой и легла на кровать. Краем глаза она видела, как шевелятся занавески, ей слышался сухой шелест крыльев. Черные птицы были в комнате — те же птицы, что приносили видения. У нее давно уже не было видений, с тех пор, как она перестала принимать таблетки, однако теперь из-за стресса и наркотиков защитная система дала сбой. Черные тени расправляли крылья, но она не могла пошевелиться. Она пыталась кричать, но безмолвствующий рот был открыт, как дверь клетки, из которой выбегали ее запретные мысли. Маленькие, не более двух дюймов в высоту, они скакали по кровати, смущенные внезапной свободой. Потом, как лилипуты Гулливера, они связали белое тело Дональда сотнями крохотных веревочек. Один, маленький Ахав,
