За окном снова завыли, заголосили на все лады, но находящиеся внутри их почти уже и не слышали. Приближалось утро, и шабаш скоро пойдет на убыль.
Лапников выглянул в щелку, между холкой чудовища и верхней частью оконной рамы и объявил:
– Небо сереет, скоро рассвет.
– Хорошо, – произнес Щербинский, – скоро отдохнем.
Ровно в четыре часа тридцать минут в отдалении пропел единственный в Черепихове петух. Теперь Серега знал, что этот петух живет в доме семьи Сокольниковых, и оберегается он как зеница ока, как единственное средство укрощения сил леса. Остальных петухов и кур в селе съели уже довольно давно.
После петушиного крика, вопли за окном моментально стихли, словно ножом отрезало, а сквозь узкую щель, ставшей их окном полился слабый лучик встающего солнца. От туши лежащего за окном монстра стал струями подниматься белый влажный пар. Солнечный свет проскользнул в щель уже смелее, осветил на мгновение лица троих друзей, а затем совсем пропал в обильном пару. Но дело свое сделал. День наступил.
– Уууффф – прохрипел Щербинский и кинул свое ружье в угол – эту ночь мы пережили. Тяжело было?
– Тяжело… – согласился Сергей устало.
И правда, бессонная ночь, со стрельбой, криками, дракой, вымотала людей, выжала последние силы. Но все же все они остались в нормальном рассудке.
И никто не превратился в змею.
– Я их буду вешать, – произнес тихо Лапников, глаза у него были красные и опухшие от бессонницы, а борода даже слегка обгорела. Под близкий выстрел что ли сунулся?
– Кого вешать? – спросил Сергей.
– Змей всех, пусть на столбах висят, длинные.
– Что ты, еще одного свихнувшего библиотекаря нам не надо, и так на каждом углу висят.
– С нами Сивер. – Произнес селянин. – Не бойтесь ничего.
– Кстати, – сказал приезжий, – а почему этот ваш библиотекарь до сих пор живой. Он ходит свободно по селу, ловит змей, убивает их и вешает, а самому хоть бы хны. Не в змею, не в монстра.
Лапников скосил взгляд на морду "носорога" в окне:
– Он сумасшедший. Его не трогают, потому что им нужны здравомыслящие люди.
– В смысле здравомыслящие змеи, чую они затевают что-то крупное, что теперь делать то будем.
– Теперь будем спать. – Сказал Щербинский. – А вообще надо поймать как ни будь Сивера и расспросить его прямо.
– Здравая мысль, – заметил горожанин, – и та и другая.
Ружья аккуратно сложили на столе, а сами, измученные до невозможности улеглись прямо на пол, не замечая идущего от него гнусного запаха. Сон смежил веки всем троим, а у площади снова заорал петух. Гордо, и победоносно. До следующей ночи.
Проспали долго. Когда первым проснулся Лапников, в окно уже падал прямо сноп света от полуденного солнца. Журналист довольно посмотрел на виднеющиеся в окне листья молодой березы, стоявшей неподалеку от дома, увидел черную ворону, неподалеку, а затем до него дошло, что окно больше ничего не загораживает.
– Эй! – Сказал журналист и ткнул легонько в бок Сергею. – Оно ушло.
Серега приоткрыл глаза только на половину, но смотрел ясно:
– Носорог?
– Угу, видать ты его не добил. Уполз тяжелый.
Приезжий оглянулся на храпящего Щербинского но будить его не стал. Осторожно потянулся к ружью, неподалеку. Затем тихо прошипел Лапникову:
– Счас подползаем к окну, потом выглядываем. Вдруг оно из тех, что света не боится.
Лапников кивнул, и тоже приподнял ружье. Вместе на карачках подковыляли к окну, пошатываясь со сна. Небо в проемы было синее, темного такого синего оттенка, какое бывает только в самую жаркую пору лета, когда вся зелень в силе, и жизнь бьет ключом. И небо это, казалось даже было ближе к земле, роднее. Ни облачка, ни тучки, лишь только эта летняя радостная синь.
Серега однако на небо не глядел. Он осторожно приподнимался, чтобы глянуть на двор, а из окна на него лилось летнее, полуденное тепло.
Приезжий резко поднялся, вскидывая дробовик. Во дворе, подле снесенного за ночь забора, шарахнулись в разные стороны пятеро ворон. Одна из них налетела на гнилые заборные доски и поднялась в воздух, с хриплым гневным карканьем. Забили крылья, разбудив дремавшую до поры Венди. Проснулся резко и селянин:
