Страх этот идет у нас от древности, и погребен так глубоко, что мы почти не замечаем его. Спокойно гладим собаку, что когда-то была волком, без страха смотрим на тигра в зоопарке. Мы живем в городе, и уж не осталось в округе не одного хищного зверя.
Но вот если случается встретить настоящего дикого зверя, этот страх может прорваться наружу, стоит лишь понять, что встреченный волк не похож на собаку, он не будет лаять, и хватать за ноги. Он вцепится сразу в горло. И ведь знаешь, что убежать не удастся, что волк все равно догонит и повалит. Вот он страх перед хищниками. И желание почти всегда одно. Бежать прочь.
Именно этот страх с особенной силой поднялся в Сереге, когда он разглядел хозяина архива. И ноги сами собой приросли к полу, и задушенный писк замер в горле.
Не более, чем в трех шагах от него, подпирая огромной головой бетонный свод архива, высился пред приезжим огромнейший, буро – коричневый медведь. Он был покрыт густой, жесткой, как стальная леска шерстью, в которой проглядывали явные проплешины, голова наверное вмещала в себя кубометр мозгов, а когти в длину достигали не меньше двадцати сантиметров.
Монстр этот стоял на тумбоподобных задних лапах, и сильно горбился, потому что потолок для него был слишком низок. Глаза горели ярким зеленоватым огоньком, и при этом сильно косили. В уголке правого глаза колыхался прозрачный гной.
И исходил от него странный запах. Чем-то он напоминал об аптеке, или больнице, то есть пахло какими то едкими химикатами, и от этого запаха, сильно тянуло в сон.
Медведь стоял неподвижно и даже, казалось, его шерстистые бока не двигались совершенно. Стоял неподвижный силуэт в свете фонаря, огромный как гора и лишь на темном пятне головы светили зеленоватые болезненные глаза.
– А… – вымолвил Сергей и тут медведь сильно выдохнул.
Поток ледяного воздуха обдал приезжего, принес с собой усиленный запах химикатов и почему-то, опилок, старой древесины.
Медведь открыл пасть и заорал. Заорал оглушительно, как когда-то давно орали паровозы, влетая в темный подгорный туннель. Он весь навис над Сергеем и распахнув полуметровую пасть ревел. Казалось даже ветер поднялся в сумрачном подвале, зашевелил сопревшими бумагами.
Это вывело приезжего из ступора. Он судорожно содрал "Дракона" с плеча и навскидку начал лупить в упор, каждый раз содрогаясь от удара в плечо, и на третий выстрел к нему присоединились залпы из ружей подбежавших Лапникова и Щербинского.
Медведь подался назад, покачнулся, но падать даже не намеревался. И сколько Сергей не смотрел, он не мог увидеть и следа крови на проволочной шерсти. От бурого летела некая пыль, и клочки толстой шкуры, когда крупная дробь с лету впивалась в него. Медведя слегка отбрасывало назад, при особо удачном залпе, он отмахивался лапой, и ее простреливали, и снова летела пыль.
– Нежить. – Сказал Сергей сам себе. – Неживой.
Очередной заряд влетел медведю непосредственно в лоб и оставил между косыми глазками рваную дыру, по прежнему без какой то либо жидкости, и медведюга перешел к действиям. Он отмахнулся от его одного выстрела (при этом с кончиков лапы посыпались черные обломки костей) и издав оглушительный рев рванулся как танк вперед, с мощно отталкиваясь задними корявыми лапами.
Сергей успел пальнуть еще раз, а затем, как и при случае с мертвецом у двери швырнул в бурю тушу фонарем. Сам кинулся в сторону, но тут медведь достиг его и задел правым боком, крепко приложив о ближний стеллаж.
Да, древний фонарь типа "Летучая мышь" может смело считаться первой бутылкой с зажигательной смесью, поставленной на доброе дело. Монстр медведь взмахнул лапой с ходу расколол фонарь и моментом вспыхнувший керосин густо осел на него.
Вспыхнул и медведь. Моментом, словно был сделан из масляной бумаги, пламя распространилось на брюхо, охватило горбатую спину и на Лапникова с селянином несся уже огроменный пылающий факел. И факел этот орал. Не от ярости, от боли. Журналист с селянином проворно побросали ружья и кинулись в разные стороны. Лапников при этом что-то панически кричал, но медведь надежно глушил его.
