И вдруг вой оборвался. Жуткая тишина воцарилась в зале. Заслонка медленно закрыла щель, и луч исчез,
— Уту принял нашу жертву! — нарушил тишину замогильный голос Заркума, и храм взорвался восторженными воплями.
Конан с ненавистью глядел на оскаленные, перекошенные лица, в которых не было ничего человеческого. Он горько сожалел, что в свое время не поступил с этими раззолоченными ублюдками так же, как Кахха с кемерами. Краем глаза он заметил горящий ненавистью взгляд Таргитая, устремленный на Нэркес. Кровожадная похоть исказила ее прекрасные черты, пунцовые чувственные губки растянулись в жуткой гримасе, белые зубки скалились по-волчьи.
— Держись, друг, — ободряюще прошептал Конан. — Умрем достойно, не выказав слабости!
— Я держусь, Конан, — отвечал Таргитай, весь белый от ненависти. — Просто мне стало страшно. Потому что на месте наага, рядом с Нэркес, я увидел себя. Пусть я умру, но я до конца буду возносить благодарственные молитвы Тенгри и Папаю за то, что узрел истинный облик этой гадюки!
— Давай, двойник, пофевевивайфя! — Шепелявый, гнусно хихикнув, подтолкнул Таргитая вперед древком алебарды.
— Стой! — раздался голос Конана. — Первым туда пойду я!
— Э, нет! — прогнусавил Шепелявый. — Ево Вевифефтво укажал — фнафала кажнить двойника, а пвоквятый демон пофмотрит на ево муфения!
— Пусть его казнят первым! — неожиданно раздался звонкий голосок Нэркес. — Таково мое желание! А дерзкому двойнику я дарую величайшую милость! Пусть свадьба наша состоится согласно древнему обряду — на глазах у всего двора! Прямо здесь я соединюсь с моим обожаемым государем, а все присутствующие на этой священной церемонии пусть возлягут с красивейшими из дев! И тогда Заркум принесет благодарственную жертву Уту. А двойник будет смотреть на это действо. Он так жаждал обладать моим телом — так пусть насладится этим зрелищем перед смертью!
— Отличная мысль! — воскликнул Кахха. — Да будет так!
Толпа царедворцев разразилась новой волной ликования, и их восторг усилился, когда множество обнаженных стройных девушек выбежала к ним. Не теряя времени, они бросались в объятия мужчин. То же самое проделала и Нэркес. При виде того, как его суженая похотливо обвила руками поджарый торс змея, Таргитай сплюнул и смачно выругался. Он понял задумку Нэркес — лучшего способа поизмываться над ним перед смертью она и измыслить не могла.
Он отвернулся. Конан ободряюще кивнул ему.
— Прощай, друг! — воскликнул Таргитай. Слезы блеснули у него на глазах.
Киммериец уже стоял на выехавшей наружу площадке, с которой предусмотрительно смели прах сгоревшего юноши. Светлая улыбка озарила его лицо.
— Я не прощаюсь с тобой, Таргитай! — ответил он спокойно. — Встретимся в чертогах Крома! Я не сомневаюсь, что ты тоже попадешь туда!
Площадка поехала вниз.
… Нэркес сладостно стонала, извиваясь под неутомимым Змеем. Давно она не испытывала такого наслаждения. Нааг был любовником, чьи возможности далеко превосходили человеческие, да к тому же на нее сейчас глядел и страдал этот сопляк Таргитай. А скоро предсмертные вопли Конана доведут ее до экстаза! Конечно, жаль этого мускулистого варвара — он был бы так хорош в постели. Но невелика потеря — скоро она станет королевой Сакалибы и уж тогда найдет себе тысячи неутомимых варваров-рабов, которые смогут удовлетворить ее ненасытную похоть…
Смертоносный колпак захлопнулся над головой Конана. Он увидел, как Шепелявый глумливо помахал ему рукой. Сверху слышались стоны, чмоканье, сопенье и прочие отвратительные звуки бесстыжей оргии. Затем невидимый хор завел свой заупокойный гимн, и луч солнца вновь упал на стекло. Зайчик заплясал на темени Конана. Такой на вид безобидный, резвящийся…
Конан напряг мышцы, силясь порвать путы. Жилы вздулись у него на лбу, лицо побагровело, и веревки, наконец, лопнули. Конан удовлетворенно хмыкнул: даже длительный пост и сидение в каменном мешке не смогли подорвать его титаническую силу.
Подняв руки вверх, варвар попытался высадить стекло, но это оказалось совсем не просто — оно было надежно укреплено с наружной стороны. Тогда он начал с силой бить кулаком в гладкую поверхность стекла, стараясь разбить его. Но разбил лишь костяшки пальцев. Спасения не было. Похоже, старуха-смерть, на этот раз решила серьезно взяться за киммерийца, так долго ускользавшего от ее крепких объятий.
