Историк Г. Ленотр приводит следующее важное показание члена «инсурекционной комиссии» Горэ: «По чьему распоряжению были приняты все эти предосторожности, касающиеся голосования, мне неизвестно. В Совете об этом никогда не было речи и я всегда думал что какая-то тайная и могущественная партия действовала в этом случае, без ведома мэра, который на этом, совете, однако, председательствовал». Этой тайной и могущественной партией были масоны.
В течении тридцати лет до начала масонской революции, в масонских ложах свершалась символическая казнь французского короля Филиппа Красивого. Перед казнью Людовик XVI сказал: «Я умираю невинным, я прощаю своим врагам, а ты, несчастный французский народ…» Людовику не дали договорить, три палача схватили его…
«Таким образом, — пишет Минье, — погиб тридцати девяти лет от роду, после шестнадцати с половиною лет царствования, проведенного в искании добра, лучший но слабейший из монархов.
…Он, может быть, единственный государь, который, не имея никаких страстей, не имел и страсти к власти, и который соединял оба качества, характеризующие хороших королей: страх Божий и любовь к народу».
Всякая революция, преследующая цели установления на земле совершеннейшего общества, есть восстание в первую очередь против Бога.
Это хорошо понимают все политически реально мыслящие люди.
Бальзак, например, считал, что идейным фундаментом монархии является Бог и религия, а республики — народ и его эгоистические интересы.
«Принципы монархии также абсолютны, как принципы республики. Я не знаю ни одного жизнеспособного государственного устройства, кроме двух этих образов правления. Они совершенны, а вне этих форм, без этой беспредельной дилеммы: или народ, или Бог, — все неопределенно, неполно, заурядно. Власть может исходить или сверху, или снизу. Желание извлечь ее из середины подобно желанию заставить людей ползать на животе, вести их с помощью грубейшего из интересов, с помощью индивидуализма. Христианство это совершенная система противодействия извращенным стремлениям человека, а абсолютизм совершенная система подавления разнородных интересов общества».
Дальше Бальзак заявляет:
«Заявляю во всеуслышание: Бога я предпочитаю народу.»
Низменный смысл большинства революций хорошо вскрывается фразой, сказанной будто бы одним якобинцем:
«Будь равен со мной или я убью тебя.» А ведь хотят быть равными не в достоинствах, а в пороках, зовут не вверх, а вниз.
«Революционное правление есть деспотизм свободы против тирании», — говорил Робеспьер. То есть революция есть замена мнимой тирании реальным ужасающим деспотизмом революции.
«Смерть сделалась единственным средством правления республики, — свидетельствует Минье, — свидетельницей ежедневных и систематических убийств».
«Не следует забывать, что в революции двигателями людей являются две склонности: преданность идеям и жажда господства.
Сначала члены Комитета стремились дружно к торжеству своих демократических идей, затем они вступили в борьбу за обладание властью».
Конвент, — как верно определяет В. Гюго в «93 годе», — был «Эпическое скопище антагонизмов».
Гильотэн ненавидел Давида, Базир — Шабо, Гиде — Сен-Жюста, Вернье — Дантона, Лубо — Робеспьера, и все ненавидели Марата.
«Водворив республику, первым делом партий было напасть друг на друга».
«Нет такой безумной мысли, которая не могла бы зарониться в человеческую голову и, что еще хуже, не могла бы хоть на минуту осуществиться. У Марата таких мыслей было несколько. Революция имела врагов, а по мнению Марата, для того, чтобы она могла продолжаться, врагов у нее не должно быть вовсе. Усвоив себе эту мысль, он считал вполне естественным уничтожение врагов и назначение диктатора, все обязанности которого ограничивались бы произнесением смертных приговоров; он с циничной жестокостью громко проповедовал эти меры, столько же пренебрегая приличиями, сколько и жизнью людей, и презирая, как слабоумных, всех тех, которые находили его планы ужасными, а не глубокомысленными, как бы ему хотелось. У революции были деятели такие же кровожадные, как и он, но ни один из них не пользовался таким пагубным влиянием на современников. Он развратил уже и без того шаткую нравственность партий: его идеи истребления целых масс и диктатура — были осуществлены впоследствии Комитетом общественного спасения и комиссарами его.» «Когда общество бывает потрясено революцией, — как верно отмечает Минье, — торжество остается на стороне тех, кто смелее: мудрые и непреклонные реформаторы уступают место реформаторам крайним и непреклонным. Дети борьбы, они хотят держаться его: одной рукой они борются для того, чтобы отстоять свое господство, другою они основывают систему, чтобы его упрочить: они убивают во имя самосохранения, во имя своей доктрины; добродетель, человечество, народное благо, все, что есть святого на земле, становится для них предлогом, которым они оправдывают свои злодейства, защищают свою диктатуру. До тех пор пока они не истощатся и не падут, все гибнут без разбора и противники и приверженцы реформ: ураган уносит и разбивает целую нацию».
