— Кажется, все так, — смеясь, ответил он. — Но ты пойдешь за меня замуж после всего, через что мы прошли? После моего дурацкого поведения, когда я позволил тебе уйти? Будешь ли ты довольна жизнью, как леди Густавсен, вдали от блеска придворной жизни?
— Я буду самой счастливой женщиной на всей земле! — воскликнула Розамунда. — Мне нужна только твоя любовь, Энтон!
— Я люблю тебя, моя дорогая! Навсегда! — Он снял свое золотое с рубином кольцо и надел на ее палец. — Хотя ты еще не научилась кататься на коньках, но я уверен, что оно принадлежит тебе, и только тебе!
Розамунда положила ладонь на его прекрасный камзол, любуясь своим новым кольцом.
— А твое сердце? — поддразнила она.
— Оно принадлежит тебе! С первого мгновения, как я увидел тебя, оно сразу принадлежало тебе. — Он смотрел на нее сверху вниз, лицо его было серьезным и торжественным, как никогда.
— А мое принадлежит тебе! Навсегда.
Под музыку Двенадцатой ночи и под обещания наступившего Нового года они целовались, крепко обняв друг друга и зная, что это действительно навсегда!
Поместье Брайони, день Рождества Христова, 1565 год
— Видишь, что это, Бесс? — прошептала Розамунда.
Она легонько качнула, свежую поцелуеву ветвь над детской колыбелькой и засмеялась от счастья, когда крохотная Бесс потянулась к ней пухленькой ручкой. Розамунда поцеловала малюсенькие розовые пальчики дочери, восхищаясь их совершенством, а Бесс смеялась, брыкая ножками под своим длинным платьицем.
— Ты знаешь, это Рождество, моя дорогая! — говорила Розамунда, покачивая ветвью перед зачарованным взглядом дочурки. Глазки у малышки были черненькими, как у ее отца, а совершенную маленькую головку покрывал пушок светло-серебристых волос. — Год назад, на самое в моей жизни холодное Рождество, я встретила твоего папу. А теперь, в этом году, у меня есть ты. — «И мое сердце переполняет счастье», — подумала Розамунда. — Рождество — самое замечательное время года!
— От всего сердца с этим согласен! — раздался голос Энтона, который стремительно входил в зал.
За ним ворвались холод, свежесть зелени и запахи зимнего дня. Он все еще был в сапогах для верховой езды. Пока он целовал ее, Розамунда не обращала внимания на грязь, которую он внес на сапогах.
— Как поживают мои леди в этот чудный день?! — воскликнул он, нежно касаясь ручки малышки. Ее пальцы крепко ухватились за его палец, и она заворковала.
— Чудесно! Надеюсь, твоя охота удачна! — ответила Розамунда, глядя восторженными глазами на мужа и дочь — самую большую любовь своей жизни.
— Да! И мы завтра устроим пир в честь твоих родителей!
— Этого им не надо. Они просто хотят увидеть Бесс!
— Надеюсь, ты сказала им, что она самый чудесный ребенок во всем мире!
— В каждом письме пишу им об этом, как только она родилась. Мама пишет, что меньшего она от своей внучки и не ожидала, а отец говорит, что мы должны обручить ее, по меньшей мере, с герцогом!
Энтон расхохотался:
— Может, подождем с обручением, пока она начнет ходить?!
Розамунда подоткнула вокруг Бесс подбитое мехом одеяло и положила ей игрушечного ягненка.
— Я видела, сегодня было письмо от Сесилии. Мы увидим ее на праздник? Она уже давно уехала с поручением королевы.
Энтон покачал головой:
— Кузина пишет, что еще не закончила дела в Шотландии. Может быть, на следующий год.
— И тогда за нашим столом будут все! А сейчас мы должны сделать все, чтобы первое Рождество нашей Бесс было незабываемым!
— Также как и наше! — улыбнулся он, сжимая ее в объятиях и целуя долгим страстным поцелуем.
Даже спустя год после их свадьбы его поцелуй возбуждал ее так сильно, что холодный день ей казался жарким, как в июле. Она обнимала его, прижимаясь к нему всем телом, в то время как их малышка ворковала и смеялась.
— О, мой дорогой! Мой любимый! Никогда не может быть Рождества прекраснее, чем это!
