“Сильных я люблю людей!..” – кричащему.
Помолюсь возлюбленному первому –
Мальчику сопливому, ледащему.
Помолюсь возлюбленному сотому –
Машинисту в том купе зашторенном,
Что на блюде мед разрезал сотовый,
Чьи ладони пахли “беломориной”…
Обовью власами ноги, мытые
Лишь слезами, вдосталь исструенными:
Пулею и миною убитого,
Чохом и навеки погребенного…
Господи! Сколь отпустил страдания!
Я перед тобой – живая женщина.
Наконец-то дождалась свидания.
Наконец с Тобою я обвенчана.
И, дрожа, – вот руки обвиваются
Вкруг доски, пропахшей кровью, солью ли…
Как по-человечьи называется
Это чувство?! Страстью ли?! Любовью ли?!
Буря – вся! И грудь моя вздымается
Морем, взбудораженным вулканами!
…Так мужчины с нами обнимаются –
С пьяными, слепыми, бездыханными,
Над заваркой чайною – согбенными,
За кефиром малышне – спешащими,
С вымотанными ночными сменами,
Занавески “Примою” коптящими,
С нами, заревыми Магдалинами,
Чьи загривки – жизнями нагружены!
…И дрожу, прижавшись журавлиною
Шеей – ко Твоим стопам натруженным.
Снег – белый лис. Хвостом он заметет
И век, и час, и год, уста мои и рот,
И рода знак; испод; стежки и швы
Морозных игл; костей; сухой травы.
Я так проста. Пуста, как чан и кадь.
Схожу во тьму. Мне нечего терять.
Все пело. Все летело. Все ушло
Водой – в пески; нутро мне обожгло,
А нет нутра.
Я – волос из хвоста
Лисы-зимы. Святая простота.
Мне надо только пить. И хлеб. И воздух – жить.
Скамейку, где мне голову сложить
Вокзальную ли, прачешную… – мир
Такой простой, немой, из черных дыр.
Навозник съел его и короед.
Теперь насквозь мне слышен хор планет.
Как бы рубаха ветхая моя –
Пурга, слепая плева бытия:
Метет, свистит… кудрит… кудесит… жжет…
Пустые лица. Это мой народ.
Пустые бочки тел, плечей, грудей и щек.
Подковой – зубы, жгущие кусок.
Одна грызня. Один удел: добыть,
Пожрать, смолоть. Усы подъяв, завыть –
Кровь с морды – кап – на полную Луну.
Она пуста. Я в кулаке сомну
Газетою – ее. Я выброшу кольцо
Ее – в сугроб. Я плюну ей в лицо.
Куда ни гляну – пусто. Гардероб –
Ни зипуна. В еловых лапах гроб
Пустой. Кого хоронят днесь?!.. Вождя?!..
На обшлагах – две запонки дождя.
Пустые лица плакальщиков. Вой
Пустой – над непокрытой головой.
Ни мысли в ней. Я плачу это. Я.
Плач. Косы. Снег. Вот вся моя семья.
Вот жизнь моя. Она, как вой, пуста,
Долга, тяжка, грязна, грешна, свята.
Она – одна. Я это сознаю.
Прими ж с поклоном чашу ты мою,
Скудельный тот, тот сирый алавастр,
Куда – на дно – с консолей и пилястр –
Вся штукатурка ссыпалась, века… –
Пустой сосуд, легчайший, как рука;
Его все били, били – не разби…
Его верблюды клали на горбы,
А как хлебал солдат из фляги той –
Под пулеметом – сласть воды Святой!.. –
Он полон был. Он лил, он извергал
Багряный шар. Он воды изливал
Околоплодные, что серебра светлей.
Поил сосцами нищих и царей.
А нынче – пуст. А нынче вся зима
Сошла с ума. И я сошла с ума.
Луна пустая – светит голова.
В ночи я ни жива и ни мертва.
И я встаю. И надеваю дрань.
И выхожу – в ночную позднь и рань.
И я иду. Эй, ты, любимый люд!
Какие шапки носят?!.. – все сожгут.
Какой ты, люд, стал пышный да цветной.
Павлин ли, мандарин… – а вон с сумой
Кудлатый нищий, пьяный, дикий пес.
И ты, мой люд, ему не вытрешь слез.
Увешался мехами от ушей
До срама!.. страусят и лебедей
На бабские ты кички общипал,
Ты, скотий кнут, ты, царь Сарданапал,
Чем исковеркал ты язык родной?!..
Не лапай. Я не буду ни женой,
Ни подворотной халдушкой тебе.
…А пот и соль сверкают на губе…
Дай вытру… дай и слезки оботру…
Я среди вас ступаю на ветру
Босая, и глаза мои горят,
И флагом во пурге горит наряд!
И вся я – Аллилуия в ночи!
Меня одну не сдюжат палачи!
Больницы, ямы, тюрьмы не сгноят!
Мой Царский ход! Мой выезд! Мой парад!
Я победила вас – тем, что ярка.
Что в поднебесье – мне лишь облака
Сготовлены. Что я кидаю крик
Над горами монет. Кидаю лик –
В собранье рыл. Кидаю хлеб-кулак
Тебе, богач несчастный и бедняк,
Тебе, посудомойка из чепка,
Тебе, старик Матвей, тебе, Лука!
Мой разум помрачен?! Всегда бывал
Во мраке – свет. Всегда горел подвал
Под черною тюрьмой. Всегда мерцал
Во мраке – поцелуй: из всех зерцал.
Темно. Слепа. Ступня по льду. Хрустит
Хрящ жалкий, кость. Упала!
