Усевшись на стульях рядом с ним, они представились как Ульрих и Юлия Фальк. При рукопожатии ее рука оказалась теплой, его — холодной и сухой, как пергамент.
— Для нас это очень трудный момент, Господин Гертер, — сказал Фальк. — Мы долго не могли решить, имеем ли мы право. К тому же на таких лекциях мы никогда не бываем…
Не зная, как реагировать, Гертер, желая поддержать старика, сказал:
— Как бы то ни было, но я рад, что вы пришли.
Фальк взглянул на жену, она ему ободряюще кивнула.
— Вчера вечером мы видели вас по телевизору, господин Гертер. Это произошло случайно, ведь мы никогда не смотрим подобные передачи. Они не для таких людей, как мы. Но вы вдруг сказали что-то про Гитлера. Очень коротко, и мы вот не знаем, правильно ли мы вас поняли. — Наверняка правильно.
— Вы сказали, что Гитлер со временем все больше становится непонятным. И еще вы сказали что — то про фантазию. Что вы хотите поймать его с помощью фантазии.
— В сети, — кивнув головой, уточнила Юлия.
— Именно так.
Фальк посмотрел на Гертера, и в его голубых глазах мелькнула решимость.
— Не исключено, что мы можем вам помочь.
Гертер встретил его взгляд с изумлением. От неожиданности он не знал, что ответить.
— Помочь мне с фантазией?
— Нет, тут вам помогать не надо. Помочь реальными сведениями. Чтобы вы увидели, кем он был на самом деле.
Они поменялись ролями. Гертер вдруг сам почувствовал себя неуверенно.
— Господин Фальк, ваши слова вызывают во мне любопытство. — Он огляделся. Из опустевшего зала выносили стулья, на лотке стояли картонные коробки с запакованными книгами, чуть поодаль его ждали Мария, Лиштвиц и чета Схиммелпеннинк.
— Я здесь в гостях, у меня есть некоторые обязательства. Не могли бы мы встретиться где-нибудь завтра?
— Где вы остановились? — неуверенно спросил Фальк. — Мы могли бы прийти к вам в гостиницу.
— Что вы, вы уже и так потрудились прийти сюда. Я лучше сам к вам зайду.
Фальк с сомнением посмотрел на жену. Когда та кивнула и при этом слегка пожала плечами, он согласился. Они жили в доме для престарелых «Эбен Хаэзер». Он записал адрес и номер их квартиры, встал и пожал им руки. Решено было, что завтра утром в половине одиннадцатого он зайдет к ним на чашку кофе.
— Чего этим двоим старичкам от тебя понадобилось? — спросила Мария, когда он вновь присоединился к ним.
— Они что-то знают, — пересказав ей разговор, промолвил Гертер. — Что-то, чего не знает никто.
Vin d'Honneur проходил в соседнем зале. Присутствовало тридцать или сорок приглашенных: представителей венских литературных кругов — по этим людям никак нельзя было предположить, что им недоставало его общества. Он сам желал бы забиться куда-нибудь в уголок с бокалом вина и чего — нибудь поесть, но обязательной церемонии представления всем этим писателям, поэтам, критикам, редакторам и литературным чиновникам было никак не избежать. В действительности он ни с кем больше не хотел знакомиться, считая, что он и так уже знает достаточный круг людей, более того, он не запоминал имена и должности, которые ему называли, потому что в момент знакомства внимательно разглядывал лица и пытался понять людей изнутри. Бывало, что он по три или четыре раза подходил знакомиться к одному и тому же человеку, из чего тот, разумеется, делал вывод, что писатель начал впадать в детство, но на самом деле было и того хуже: его и впрямь мало интересовало, как кого зовут и кто чем занимается. Не только в «Открытии любви», но и в других своих романах он создал образы, которые тронули сердца многих читателей, но, за исключением двадцати или тридцати близких, людьми он интересовался лишь тогда, когда они вписывались в мир его фантазии. Возможно, это бесчеловечное, почти что аутистское качество как раз и было условием рождения всех этих образов. Возможно, в основе искусства вообще лежит своего рода безжалостность, что следует скрывать от добродушных поклонников.
— Ты опять отвлекся от темы, — сказала Мария, когда его наконец ненадолго оставили в покое.
— Верно. Мне правда хотелось бы сейчас отсюда уйти.
— Понимаю, но придется остаться. Все это устроено ради тебя всеми этими симпатичными людьми. Так что готовься еще некоторое время продолжать жертвовать собой.
