— О, Клотильда, вы несправедливы. Не знаю более терпимой матери, чем ваша. Она позволяет вам делать все, что вам заблагорассудится, и потом, каким образом может она помешать вам быть молодой? Да она моложе вас. Не могу представить ничего более приятного, чем провести день в ее обществе.
— Молодая, очаровательная, все так, но она не хочет говорить нам правду.
— Какую правду?
— Правду, которую необходимо знать.
— Клотильда, вы ангел, но у вас, мне кажется, слишком вычурный, слишком изощренный ум. О чем вы говорите?
— Хорошо, слушайте: мама вам рассказывала, что я помолвлена с мертвецом, не зная о его смерти?
Петер от души рассмеялся:
— Вы, невеста мертвеца? Глупость какая! Нет, никогда ничего подобного ваша мать не говорила. Клянусь.
— Глупость? Так вот, я тоже клянусь, она сказала мне, что ваша невеста мертва, а ее гувернантка, выдавая ее за слепую, давно сама отвечает на ваши письма. Кажется, слабое здоровье…
— Довольно! Довольно! — вскричал Петер фон Эль и, сжав голову руками, бросился в дом. Клотильда побежала за ним с криком: «Подождите! Подождите!»
Он, не оборачиваясь, поднялся к себе в комнату, собрал вещи, разорвал последнее письмо к Матильде и, не попрощавшись, отправился в сторону границы с Италией. Визы у него не было, поэтому въезд ему запретили; на несколько дней, пока оформили визу, он задержался в одном из отелей Ниццы, но, не желая ехать на чужой машине, вернулся на ней в Нормандию, оттуда поездом добрался до Парижа, потом до Австрии. Он направлялся в Вену.
Когда он нежданно-негаданно появился на пороге, родители его просматривали газеты. Все это происходило вечером.
— Петер, Петер! — вскричали они.
— Матильда, моя Матильда!
— Увы! Бедное дитя, дорогой мальчик…
— Значит, вы знали?
— Увы…
— Вы узнали об этом давным-давно? Кто вам сообщил?
— Нам написал ее отец.
— А Татина?
— Она нам не писала, — ответила, рыдая г-жа фон Эль.
— Конечно, потому что она писала мне, а вы, вы все знали, всем все было известно. — Петер закрыл руками лицо. — О, теперь я понимаю, почему вы настаивали, чтобы я уехал. Дома кто-нибудь мог проговориться, и я давно бы узнал о том, что жизнь моя кончена, тогда как в Нормандии никто не знал даже о существовании Матильды, кроме бабушки, которая рассказала обо всем г-же Валь-Дидье. На что она надеялась?
— Как и мы, она боялась за тебя, — ответил отец.
— Да, как и вы, она надеялась, что во Франции какая-нибудь красивая женщина или избалованная девица смогут отвлечь меня от Матильды… Вы говорите с мертвецом, мне остается только устроиться рядом с моей мертвой невестой.
Г-жа фон Эль бросилась в объятья мужа.
— Ах! — кричала она, — видно, суждено нам, чтобы война и любовь отняли у нас деток!
— Да, — ответил Петер и, не говоря больше ни слова, повернулся, хлопнул дверью и уехал туда, где нашла последний приют Матильда.
Вдали от Средиземного моря, вдали от суетного мира, где страсть — безделица, в день святого Гаэтана он прибыл в горную деревушку, прошел на кладбище, которое раскинулось на лесной поляне. Он переходил от могилы к могиле, разыскивая имя, разыскивая цветок, время от времени он звал Матильду. Матильды там не было. «В домовой церкви, быть может», — подумал он и вернулся в парк, где полтора года назад встретил на закате утреннюю зарю, подошел к церкви, но она была закрыта. «Откройте, откройте!» — восклицал он, барабаня кулаками в дверь. Тишина. Готовый к любым бурям, он бросился в замок, одним прыжком взлетел по лестнице, прошел в вестибюль и очутился лицом к лицу с папашей-громовержцем. Петер фон Эль замер на месте, потом отступил на шаг.
— Моя Матильда! Вы чудовище! Вы погубили ее. Где она? Хочу встать перед ее могилой на колени и умереть.
— Да, я — чудовище, но сейчас не время для разговоров. Ступайте за мной. Идите, преклоните колени и умрите, раз вы этого хотите.
Петер фон Эль последовал за ним в библиотеку, где Матильда, которой Татина читала вслух, сидела в шезлонге, рядом с ней стояла клетка с птичками.
— Матильда, смотри кого я привел, — сказал ей отец, и Матильда, увидев Петера фон Эля, вскричала:
— Этого не может быть!
