- Вов, заснул что-ли? - напирал Шурф, - мне, говорю, с дамой, не обломились пропуска?
Ремиз треснул, упираться бессмысленно, Шурф все одно дожмет, а если утаить и потом вылезет наружу - лишняя морока, отдувайся, дрожи и прикидывай, когда Мишка засадит тебя в ж... или простит, или что еще взбредет ему в башку...
- Обломились! - Ремиз тоже хотел продать товар, то бишь одолжение, подороже, извлек глянцевые пропуска. - Я о тебе, Миш, завсегда забочусь, а ты обо мне, ек!
Мишка выхватил пропуска, повертел перед носом.
- Разобиделся, дурачок! Я за тебя горой. Пачкуну талдычу по сто раз на дню: Ремиз наш мужик, не продаст, хоть на части режь и про скромность твою ему заправляю себе в ущерб, мол, я - ясное дело только налево и живу, а Вовка двух-трех левых клиентов кормит и больше ни-ни.
Ремиз макнул кусок мяса в соус.
- Так он и поверил.
- Его хлопоты, верит не верит, а со мной считается. Факт. - Шурф упрятал приглашения, потер ладони. - А, Вов! На девок попялимся, все разнообразие. Отобедаем, ставлю стол. - На чело Мишки легла тенью озабоченности. - Вов, за пропуска отстегивал? Свои люди... я ж не халявщик, давай покрою неустойку. Ну-у... Не хочешь? Твое дело, а стол я ставлю, тут моя привилегия. - Шурф скатал листики кинзы в комок, разжевал, запил густым томатным соком, ткнул вилкой в заливные потрошки, таких в шашлычной миллион лет не видывали, но для почетных гостей...
Ремиз досадовал, что выдал приглашения обыденно, не набив цену, а ведь билеты по двадцатнику пойдут, а хорошие места по четвертному, еще поди достань, вроде по организациям билеты раскидают, а когда Ремиз для смеха поинтересовался, по каким организациям, устроители только усмешками расцвели, ушляки.
После обеда вернулись в "двадцатку", в магазине давали сосиски, только что завезли: бледнорозовые гирлянды громоздились на мраморной плите. Касса трещала без умолку, мрачные мужики понуро выстроились за пивом в противоположном от сосисочного прилавка углу, в конце торгового зала. Жадные глаза щупали ящики с янтарно отсвечивающими бутылками. Маруська Галоша заслоняла этажерки ящиков, раскинув руки, будто герой грудью вражеский дзот. Ремиз и Шурф спустились в разрубочную. Мишка вскрыл ящик чешского пива, по-простецки сорвал пробки о железные полосы по краям скамьи, протянул бутылку Ремизу.
- Жалко людей, - Мишка отпил пиво, - они ж не виноваты...
Ремиз жадно заливал обильный обед, опорожнив бутылку, спохватился, будто именно от него Шурф ждал непременного подтверждения невеселым размышлениям:
- Жалко, - подумал и добавил. - Давай еще по одной.
- А что? - оживился Мишка, - народец, конечно, жалко, но... себя любимого жальчее! А, Вов?
Пачкун заглянул, как раз когда мясники прикончили по второй бутылке.
Дон Агильяр пребывал в скверном расположении духа, только что потревожил лично Дурасников, предупредил, что Апраксин зашел далеко спрашивал прилюдно Фердуеву; интересовать ополоумевшего справедливца мог только Пачкун и только в связи с Дурасниковым, говорили сумбурно, Пачкун пытался свести все к шутке, зампред смешки отмел, перебрасывались словами нервно, не слушая один другого, как случается, когда в переплет попадают два труса, и каждый печется единственно о себе. Дурасников требовал от Пачкуна неведомое, страх затуманил и без того не хрустальной ясности мозг зампреда. Порешили, что настала пора ответных действий. Пачкун попытался распространиться про мщение. Дурасников прикрикнул на дона Агильяра, мол, не по телефону же об этом, и швырнул трубку.
Начмаг, ворвавшись в разрубочную, как случалось часто, перемалывал прошедший разговор, удивляясь как же не ввернул то-то и то-то, настолько напрашивались пришедшие в голову только сейчас объяснения. Дурасникова вряд-ли удалось бы пронять продуманными ответами, но себя Пачкун корил за внезапную растерянность - утерял твердость, дрогнул, считай пропал, присутствие духа в их деле штука первостепенной важности.
Мясники не привыкли к бессловесному Пачкуну, оба встали, Мишка отшвырнул ладонью бутылки в зев набитого обрывками бумаги картонного ящика, приготовился к отпору: молниеносно подобрал оправдания, припомнил свежий анекдот и телефон человека, обещавшего поменять Пачкуну его старый "розенлев" на новый с морозильником под бычью тушу.
