Выход был рядом Родной брат Устиньи Михаил Пилихин, также выросший в страшной нужде, из мальчика-ученика в скорняжной мастерской бережливостью и оборотистостью превратился в мастера-меховщика. Теперь он имел собственную мастерскую. Мать сговорилась с братом, и отец повел Егора к будущему хозяину. Когда они пришли в село Черная Грязь, где Пилихин построил большой дом из красного кирпича (сохранился по сей день), отец показал сидевшего на крыльце человека и сказал:
— Когда подойдешь, поклонись и скажи: «Здравствуйте, Михаил Артемьевич».
Егор горячо возразил, что обратится к нему «дядя Миша».
— Ты забудь, что он тебе доводится дядей. Он твой будущий хозяин, а богатые хозяева не любят бедных родственников. Это ты заруби себе на носу.
Зарубил. Подвинулся Егор в понимании своего места в жизни. Дядя, к этому времени владелец капитала тысяч в пятьдесят, держал мастерскую в Москве, в которой трудились 8 скорняков и 4 мальчика-ученика. Он согласился взять Егора. Условия обычные — четыре с половиной года мальчиком, потом мастер. О чем отец с сыном и доложили матери по возвращении. Устинья Артемьевна поинтересовалась, угостил ли чайком братец?
Навсегда запомнил Жуков ответ отца:
— Он даже не предложил нам сесть с дороги. Он сидел, а мы стояли, как солдаты. — И зло добавил: — Нужен нам его чай, мы с сынком сейчас пойдем в трактир и выпьем за свой трудовой пятачок.
Едва ли с меньшей силой врезались в память подростка слова, которые заставил любимый Пушкин произнести впавшего в нищету рыцаря: «О бедность, бедность! Как унижает сердце нам она!» Он ехал в Москву отнюдь не потому, что не мог жить без иглы и наперстка скорняка. В иных обстоятельствах Егор мог бы приобрести другую профессию. Правда, традиционный выбор был невелик — из Малоярославецкого уезда мальчики приобретали в столице специальности скорняков и булочников. Если бы случилось чудо, он стал кем-нибудь другим. Но чуда не произошло. Единственно, что можно заключить достоверно, он ехал, чтобы разжать тиски нищеты, а потом видно будет. На первых порах хотя бы утолить терзавший с детства голод.
В Москве, как выяснил в первый же день по приезде Егор, чудес по этой части не предвиделось. Его привели в мастерскую Пилихина, познакомился с мастерами и мальчиками. Позвали обедать, и «тут случился со мной непредвиденный казус. Я не знал существовавшего порядка, по которому вначале из общего большого блюда едят только щи без мяса, а под конец, когда старшая мастерица постучит по блюду, можно взять кусочек мяса. Сразу выловил пару кусочков мяса, с удовольствием их проглотил и уже начал вылавливать третий, как неожиданно получил ложкой, да такой удар, что сразу образовалась шишка…
Старший мальчик Кузьма оказался очень хорошим парнем.
— Ничего, терпи, коли бить будут, — сказал он мне после обеда, — за одного битого двух небитых дают».
* * *
Итак, двенадцатилетний Егор поступил мальчиком-учеником в мастерскую Пилихина, помещавшуюся тогда во дворе рядом с квартирой хозяина в Камергерском переулке (ныне проезд Художественного театра), в доме № 5. Парадный ход с переулка, мастера и мальчики ходили только с черного. Ученики вставали в шесть утра и готовили все нужное для мастеров, которые приходили в семь и работали до семи вечера с часовым перерывом на обед, здесь же в мастерской. Рабочий день для них одиннадцать часов. Для мальчиков даже больше, вечером после ухода мастеров приборка помещения. Спать в одиннадцать на полу в мастерской, в холодные дни на полатях, устроенных в прихожей с черного хода.
В обязанности мальчиков-учеников еще входило обслуживание хозяйства Пилихина. Егор бегал в Охотный ряд за мясом, рыбой, зеленью. Жуков в воспоминаниях отзывался о годах ученичества как о времени, когда приходилось «тянуть тяжелое ярмо, которое и взрослому было не под силу». Он «стоически переносил нелегкий рабочий день». Конечно, Егора учили, начав с основательного знакомства с владением иглой. Конечно, рядом были опытнейшие меховщики, среди них нередко добрые и порядочные люди, приобщавшие учеников к сложному скорняжному искусству. Егор учился прилежно и настойчиво, быстро приобретая навыки умелого работника. Стимулы были перед глазами — некоторые из недавних учеников Пилихина уже завели собственное дело, а он быстро и сильно богател.
