Бедность, сокрушительная, унизительная, не дававшая головы поднять, была уделом семьи сапожника Жукова. Скорее по этому можно было выделить их детей — Егора и старшую сестру Машу — среди ребят пяти деревенских однофамильцев, а только потом уточнить по имени матери — Устиньины. Она была замечательной женщиной — Устинья Артемьевна Жукова, наделенная жестким, неуступчивым характером и невиданной в деревушке физической силой. Она родила погодков Машу и Егора, в возрасте сорока с небольшим лет мальчика, названного Алексеем. Около года болезненный малыш был в центре забот семьи. Ему предрекли: не жилец на этом свете, так и оказалось. На склоне лет Жуков припоминал материнские слезы и слова:
— А от чего ребенок будет крепкий? С воды и хлеба, что ли?
Егор с сестренкой часто посещали могилку брата в селе Угодский завод.
Отец сапожничал в Москве, а когда летом жил в деревне, то шил обувь односельчанам. Он никогда не брал много за свой труд, что не проходило мимо внимания Устиньи, корившей мужа за мотовство. Она, занимавшаяся всю зиму извозом, знала цену деньге. За ездку из Малоярославца до Угодского завода плата рубль — рубль двадцать. Своя лошадь и телега. И так всю осень и зиму. «Мы, дети бедняков, видели, как трудно приходится нашим матерям, и горько переживали их слезы», — напишет маршал Жуков.
Но детство есть детство, пусть голодное, бедное. Хотя отец признавал в качестве лучшего средства воспитания шпандырь (сапожный ремень) и без задержки пускал его в ход, а мать нередко была суровой, Егор горячо любил родителей и чтил их память всю жизнь. Мальчик рано понял, что отец и мать, пусть иной раз очень болезненно, стремились наставить его на путь истинный, в их понимании, разумеется. Пришло очередное лето. «Ну, Егор, ты уже большой — скоро семь, пора тебе браться за дело. Я в твои годы работал не меньше взрослого», — сказал отец.
Пошло приобщение к крестьянскому труду. Началось с волнующего сенокоса, а там — жатва. Серпом, мать специально купила для сына. Подошло и время в школу, в церковноприходскую, что в селе Величкове. Полтора километра через луг от Стролковки. В середине восьмидесятых неправдоподобно громадная ветла отмечает место, где стояла школа. Удар по детскому самолюбию — Егора отправили в школу со сшитой из холстины сумкой. Он было заартачился, с сумой ходят только нищие. Мать и отец в один голос объяснили: заработают денег, купят ранец. Ждать пришлось порядочно.
Егор учился на круглые пятерки, хотя на его не по возрасту широкие плечи постепенно переместился нелегкий труд домашнего хозяйства. Все же он находил время кататься на лыжах с Михалевых гор, а зимой гонять на самодельных коньках по льду Огублянки. Но радость из радостей — идти на охоту с «хромым Прошкой», братом крестной матери, половым в трактире. Страстный охотник, Прохор без промаха стрелял летом уток, которых из камышей доставал ловкий Егор. Зимой ходили на зайцев, которых тогда было не счесть. Практичный Прохор нередко бил зайцев из-под загона Егора. Надо думать, писал маршал, что страсть к охоте ему привил Прохор.
1906 год — рубеж в жизни мальчика. Он окончил трехлетнюю церковноприходскую школу отличником. Получил похвальный лист. В этом же году из Москвы вернулся навсегда в деревню отец. Сапожник отнюдь не был кротким человеком, полиция отметила его среди недовольных стачечников и демонстрантов. Константину Жукову отныне было запрещено проживание в столице. Он отметил успехи сына в учебе — сам сшил сапоги, мать подарила рубашку.
На семейном совете отец было рванулся отправить сына в Москву учиться ремеслу. Мать отговорила: хотя бы пожил в деревне «еще годик». То был печальный год, с щемящим чувством Егор размышлял о будущем. Тогда едва бы он точно сказал, что он хотел. Маршал Жуков коротко написал о своих переживаниях накануне отрочества: «Я понимал, что, по существу, мое детство кончается. Правда, прошедшие годы можно было лишь условно назвать детскими, но на лучшее я не мог рассчитывать».
Он прочитал множество книг, кажется, все, что были в скромной школьной библиотечке. Постепенно мальчик пришел к выводу, что вся мудрость жизни заключена в книгах, а если так, то нужно быть среди делающих книги. А где их готовят? Разумеется, в типографии! Посему Егор без малейших колебаний объявил отцу — он не видит для себя иного ремесла, кроме работы в типографии. Отец одобрил выбор сына, но, увы, пет знакомых, которые бы взялись определить Егора учеником в типографию. Отец к этому времени стал сдавать, когда выдавался приличный заработок, возвращался из Угодского завода, деликатно напишет сын, «подвыпившим», а «мать часто ругала отца» отнюдь не за это, а за то, что «так мало брал за работу». Вот такими глазами смотрел сын на родителей, бившихся в нужде.
