– Кто-нибудь в Канаде знает об этом?
– Нет. Наша официальная «легенда» такова: мы намереваемся организовать аналогичный конгресс в следующем году. В Онтарио. Естественно, мы ожидаем, что вы никому не скажете, ни сейчас, ни потом, кого мы представляем на самом деле.
– С какой стати я должен вас прикрывать?
– Причины вам уже назывались.
– Значит, опять за старое?
– Уклонение от уплаты налогов, незаконный вывоз денег с территории Соединенных Штатов...
– Не зря мне столько раз говорили, что сохранить состояние куда труднее, чем сколотить его.
– Так мы рассчитываем на ваше полное содействие?
– Как вы могли подумать иначе?
– Отлично, – подвел черту Роберт Энглехардт. – Даю вам Дона.
В паузе Флетч услышал, как звякнул кубик льда, брошенный в бокал.
– Флетч? – голос Джиббса. – Это Дон.
– Послушай, Дон, твой шеф не сказал, что с нетерпением ждет встречи со мной.
– Откровенно говоря, Флетч, такого желания у него нет.
– Как интересно, Дон.
– Как работает магнитофон? Что-нибудь уже записал.
– Изумительная машина. Очень чувствительная.
– Так что ты нарыл?
– В основном спускаемая в туалетах вода, струя душа, бьющая в ванну, треск пишущих машинок, да журналисты, говорящие сами с собой. Я и не подозревал, что журналисты очень одиноки.
– Это все?
– Нет, полностью записал «Симфонию нового мира», которую кто-то слушал по радио.
– Я думаю, ты записал что-то более важное.
– Храп, кашель, сопение...
– Ладно, Флетч, мы еще увидимся.
– Между прочим. Дон, а где вас поселили?
– В третьем «люксе». Том самом, где убили Марча. Все остальные заняты.
– Роскошно живете, а?
– В инструкции записано, что мы можем снять «люкс», если нет других свободных номеров.
– Как хорошо, что я не налогоплательщик. Чао, – и Флетч положил трубку.
Флетч переключил свою чудесную машину на приемный блок 5, установленный в третьем «люксе».
– ...учились вместе, – говорил Дон Джиббс. – Всегда был сам по себе.
– Что еще? – спросил Роберт Энглехардт.
– Никто не мог понять, что это все значит. Уходил неизвестно куда вечер за вечером. Никогда не участвовал в наших пирушках. Скоро по кампусу начали ходить шутки, начинающиеся с вопроса: «Где Флетч?» Ответы могли быть самые разные. К примеру: «Обнюхивает сидения велосипедов около женского общежития».
– Понятно. Допивай бокал и пойдем на ленч.
– Эй, Боб. Мы же работаем под журналистов, не так ли? А журналисты никогда не приходят вовремя. В одном фильме...
1:00 Р. М. Ленч.
Большая столовая.
Флетч припозднился и, подойдя к столу, протянул руку уже сидевшему за ним Роберту Макконнеллу.
– Боб, я извиняюсь. Давай выпьем. Позволь мне угостить тебя.
У Роберта Макконнелла отвисла челюсть, глаза вылезли из орбит, лицо стало белым, как мел. Макконнелл отпрянул от стола, вскочил и, как ошпаренный, вылетел из столовой.
Кристал Фаони смотрела на Флетча.
– Что это с ним? – пожал он плечами. – Я лишь хотел извиниться за то, что обвинил его в убийстве...
Фредди Эрбатнот после тенниса благоухала, как садовая роза. Свежая, чистенькая, она, несомненно, опять помыла колени.
Льюис Грэхэм занял одно из пустующих мест. Флетч пожал ему руку.
– Несете вздор? – пробурчал Грэхэм.
На телевидении Льюис Грэхэм играл ту же роль, что передовица – в газете. Седовласый, с длинной физиономией и узким подбородком, обычно с грустно-унылым выражением лица он ежевечерне отнимал у телезрителей девяносто секунд, со скоростью пулемета выстреливая в них комментарий к какому-либо событию дня или недели, позволяя гражданам Америки осознать, что без его высокоинтеллектуального комментария они никогда бы не разобрались в происходящем.
К сожалению, его коллеги читали «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Атланта конститьюшн», «Лос-Анджелес таймс», «Тайм», «Ньюсуик», «Форин Эфеэз» и Старый завет, а потому могли точнешенько определить, откуда взяты те или другие факты или предположения, изрекаемые с экрана. Потому-то журналисты и называли Льюиса Грэхэма не иначе, как Ридерз дайджест эфира.
– Я не знал, где сесть, – объяснил Грэхэм свое появление за столом Флетча. – Полагал, что ленч для всех одинаков.
Кристал Фаони не отрывала взгляда от Флетча, даже когда тот сел.
