– Я плевать хотела на Кровавого Сорокопута и на политику меченосцев! – шиплю я сердито. – Мне нужно знать, что замышляет Князь Тьмы, с кем он общается!
– Ты говоришь о нем, как о неверном любовнике, – усмехается Муса, и я вспоминаю, как много он знает обо мне и Кинане. О том, что было между нами. На меня волной накатывает смущение. Хотела бы я, чтобы Муса не знал обо мне так много.
– Ах, Лайя-аапан, – он использует ласковое слово мореходов, означающее младшую сестру, и берет меня под руку. – Мы все совершаем ошибки в любви. А я – так больше всех.
В любви. Я глубоко вздыхаю. Любовь – это радость и беда. Восторг и отчаяние. Это огонь, который согревает, но стоит к нему приблизиться – обжигает. Я ненавижу любовь и жажду ее. И это сводит меня с ума.
В любом случае, это не та тема, которую я готова с кем-либо обсуждать, и особенно – с Мусой.
– Есть ли кто-нибудь среди Отцов, – спрашиваю я, – с кем Князь Тьмы проводит больше времени, чем с остальными?
Снова странный щебет.
– Мой приятель говорит, что они постараются это выведать.
Я снова краем глаза вижу трепетание мерцающих крыльев – и вдруг догадываюсь, кого только что видела.
– Муса, это что, в самом деле фея?
Феи – род духов, похожих на рэйфов, только мельче, быстрее и умнее. Сказки говорят, что они обожают обманывать людей, заманивая их на верную смерть.
– Да, это мои маленькие шпионы. Быстрые, как ветер. Обожают засахаренный миндаль, который ты, наверное, находила в моей комнате, когда пыталась устроить там обыск, – он бросает на меня косой взгляд, и щеки мои вспыхивают от стыда. – Они очень милые существа, просто нужно с ними поближе познакомиться.
– Феи, – я удивленно поднимаю брови, – милые существа?
– Ссориться с ними я бы никому не советовал. Но они способны на верность. Куда больше, чем род людской.
Странно, но эта обидная реплика делает для меня Мусу менее подозрительным. Я все еще не доверяю ему. Пока нет. Но он мне нравится. Я даже не подозревала, насколько мне не хватало собеседника. А говорить с Дарином подчас так же трудно, как удержаться в танце на крыльях бабочки.
– Чего ты ждешь от нашей сделки? – спрашиваю я. – Пока что ты распространяешь слухи обо мне, и в твоей истории я выгляжу какой-то… героиней.
– Вождем. Попросту вождем.
Я всегда знала, что сделка с ним будет для меня тяжелым испытанием. Речь не только о том, чтобы набирать в ряды Сопротивления новых бойцов.
– Ты хочешь, чтобы я возглавила Сопротивление?
– Если бы я сказал тебе об этом тогда в тюрьме, ты бы сразу отказалась.
– Это потому, что я не желаю ничего возглавлять! Ты забыл, что случилось с моей матерью? А с Мейзеном? – спокойствие Мусы бесит меня еще сильнее. – Почему бы тебе самому этим не заняться? Почему это должна делать я?
– Я – адисский книжник, – отвечает Муса. – Моя семья живет в городе более двухсот лет. Беженцам нужен не я. Им нужен кто-то, знающий их боль. Кто-то, кто может от их имени говорить с королем Ирмандом.
Я тревожно смотрю на него.
– Так ты это имел в виду, когда упомянул, что мы будем сотрудничать с королем Маринна? Ты что, забыл, что он назначил награду за нашу с Дарином поимку, а заодно и за тебя?
– Это работа Никлы, – отмахивается Муса. – Сомневаюсь, что она вообще доложила отцу, что вы сидели у нее в тюрьме, и о своих предложениях. Он стар и тяжело болен. Она пользуется его слабостью, чтобы держать книжников за стенами Адисы, в лагерях. Чтобы отбирать землю и титулы у адисских коренных книжников. Но принцесса еще не стала правящей королевой. Пока король жив, все мы надеемся, что он прислушается к голосу рассудка. Особенно, если он прозвучит из уст дочери Львицы. Той самой Львицы, которую он считал своим другом.
Разглядев в темноте выражение моего лица, Муса усмехается:
– Не стоит так волноваться. Мы ничего не предпримем без подготовки. Мы сделаем все, чтобы представить свое дело королю. Будущее нашего народа зависит от нашего успеха. Нам нужно заручиться поддержкой и беженцев, и адисских книжников. Вот почему я постарался познакомить тебя со многими своими друзьями. Если за нами будет стоять достаточно книжников, король не сможет не прислушаться.
