– Твой дар принят, Лайя из Серры. Какой помощи ты ждешь от меня?
– Я слышала, как ты рассказывала сказания в Адисе. Не могла бы ты поведать мне о джиннах? Есть ли у них слабые места? Есть ли какой-то способ… – я хочу сказать «убить», но вовремя поправляюсь: – Можно ли причинить вред джинну?
– В древнюю войну между книжниками и джиннами твои предки убивали их сталью и солью, а еще летним дождем с небес. Но ты задаешь неверный вопрос, Лайя из Серры. Я знаю многое о тебе. Ты не хочешь уничтожить всех джиннов. Ты хочешь уничтожить Князя Тьмы. А он не только джинн, он еще и нечто иное.
– Но это возможно? Он может быть убит?
Кеханни откидывается на подушки и размышляет. При этом она тихо барабанит пальцами по деревянной стене кибитки, и этот звук напоминает звук песка, сыплющегося в песочных часах.
– Он – первый среди своего народа, – говорит она наконец. – Дождь, коснувшись его, обратится в пар, а сталь расплавится. Если попробовать использовать против него соль, он только расхохочется – против него она не имеет никакой силы. Нет, Князя тьмы невозможно убить. По крайней мере, это невозможно человеку. Но его можно остановить.
– Как?
По крыше кибитки стучат капли дождя, напоминающие мне о барабанах Империи. Их бой навеки остался в моей крови, и от него меня охватывает дрожь.
– Возвращайся вечером, – говорит мне кеханни. – Когда луна поднимется высоко. И я расскажу тебе.
Муса вздыхает.
– Кеханни, при всем моем уважении…
– Я сказала – вечером.
Я качаю головой.
– Но мы должны…
– Наши сказания – это не объедки, которые можно бросать у дороги, чтобы голодные животные подобрали их, – голос кеханни становится резким, и я вздрагиваю. – У наших сказаний есть цель, Лайя из Серры. У них есть душа. Они живут и дышат. У каждого рассказанного сказания своя сила. Но те истории, которых мы не рассказываем, тоже имеют силу, едва ли не большую. Я собираюсь спеть тебе такое сказание, и на это потребуется время. Это сказание об имени и его значении. О том, почему это имя означает больше, чем любое другое существующее слово. Но я должна подготовиться, потому что петь такое сказание означает вызывать драконов, спящих в бездне. Может ли кто-нибудь приказать дракону прийти? Нет. Дракона можно только просить и надеяться, что он согласится. Итак, идите. Возвращайтесь вечером.
Больше кеханни ничего не собирается говорить, и мы с Мусой, ужасно уставшие, возвращаемся в трактир. Он исчезает у себя в комнате, едва махнув мне на прощание.
Кочевница сказала, что Князя Тьмы можно остановить. Скажет ли она, как это сделать? Я дрожу от нетерпения. Что за сказание мне предстоит услышать сегодня ночью?
Историю из тех, которые мы не рассказываем. Сказание об имени и его значении. Я открываю дверь в свою комнату, размышляя над этими словами, – и замираю на пороге.
В комнате кто-то есть.
Теперь у меня нет дома, нет укрытия. Мой разум беззащитен перед джиннами. Я изо всех сил стараюсь не поддаваться сну, но, в конце концов, Ловец Душ всего лишь человек.
С тех пор как я им стал, мне не приходилось спать. Я понимаю это только теперь, когда открываю глаза и вижу, что стою на пустынной и темной городской улице. На ветру бьется флаг – черный, с перекрещенными молотами. Это герб Маркуса. Я чувствую в теплом воздухе соль и что-то горькое. Это запах крови, дыма и горелого камня.
В воздухе звучит шепот, и я узнаю голоса джиннов. Это что, одна из их иллюзий? Или все происходит на самом деле?
Тишину разрывает тяжкий стон. Позади меня на землю валится фигура с лицом, закрытым капюшоном. Я медленно подхожу к ней. Из-под плаща появляется бледная рука, сжимающая рукоять кинжала. Но, когда я вижу лицо упавшего, тут же перестаю опасаться.
Это Кровавый Сорокопут. Тело ее в крови, которая потоком течет на мостовую.
– Прости меня… – шепчет она. – Прости за то, что я сделала с Мамой… Империя… – Она кашляет, и я опускаюсь рядом с ней на колени, поддерживаю рукой за спину. Она теплая. Живая.
– Кто это сделал? – спрашиваю я. Часть меня знает, что я просто вижу сон. Но эта часть слабеет с каждым мигом, и я уже полностью нахожусь здесь, переживая происходящее как реальность. Лицо Сорокопута исхудало, она бела, как мел. Зубы стучат от озноба, хотя летняя ночь очень тепла. Я провожу руками по ее плечам, чтобы понять, где рана. Она содрогается и отводит в сторону полу плаща, чтобы показать живот. Он весь залит кровью, рана очень опасна.
