— Не хочешь переночевать у меня?
— А… можно?
На поднятом ко мне лице мелькнула отчаянная надежда. И я кивнул.
— Конечно. Я живу один, и ты никого не побеспокоишь. Не бойся, я не собираюсь ничего такого делать с тобой, хотя… я все же здоровый парень и стопроцентной гарантии дать не могу. Мало ли что случается. Если не боишься, идем со мной. Хотя получка только завтра, и денег у меня нет, дома в аптечке найдется болеутоляющее.
Девушка робко улыбнулась — беззащитной и невинной улыбкой. Она выглядела настолько счастливой, что я даже слегка застеснялся — ведь я не сделал ничего особенного. Приняв протянутую руку, она грациозно поднялась.
Мне показалось или там, где она сидела, на асфальте остались красные пятна?..
Вместе с незнакомкой мы двинулись сквозь вымерший ночной город.
— Нужно еще немного пройти пешком. Если тебе тяжело, скажи — уж девушку-то я смогу донести на спине.
— Спасибо. Но… уже все зажило… и почти не болит.
Как бы она не отрицала, было видно, что она мучается — ладонь все еще была крепко прижата к животу. Поэтому я переспросил:
— И живот не болит?
Девушка, не говоря ни слова, помотала головой. Мы прошли еще немного. Она неожиданно нарушила молчание и прошептала, опустив лицо:
— Болит… очень болит. Так, что хочется плакать. Но… мне можно?..
Мой кивок произвел удивительное действие: она зажмурилась с таким радостным и облегченным выражением лица, словно попала в счастливый сон.
Девушка не назвала своего имени, и я тоже не стал представляться. Так будет даже романтичнее. Когда мы добрались до моей тесной однокомнатной квартирки, она попросила разрешения воспользоваться душем и заперлась там. Ей нужно было развесить промокшую одежду, и я, чтобы не смущать ее, решил подождать снаружи. Зачем-то ляпнув, что мне нужно купить сигарет, я стоически проторчал на улице почти час. Черт, деликатность — это отлично, но я же не курю, и мне было совершенно нечем развлечь себя. Нельзя все же быть таким добрым.
Совсем соскучившись, я осторожно приоткрыл дверь и увидел, что девушка тихо спит на диванчике. Поставив будильник на семь тридцать, я тоже улегся. Засыпая, я задумался — откуда на ее школьной форме, сушившейся на плечиках, этот порез чуть выше талии?
Когда я проснулся наутро, девушка уже поднялась и оделась, и теперь молча сидела в уголке. Увидев, что я открыл глаза, она низко поклонилась:
— Огромное вам спасибо. Мне нечем отплатить за вашу доброту, но я очень, очень благодарна.
Поднявшись, она двинулась к двери, но я остановил ее. Мне было неловко, что я заставил ее сидеть и дожидаться только для того, чтобы поблагодарить, и я решил загладить вину:
— Постой. Хочешь позавтракать?
Девушка послушно остановилась. У меня осталось только оливковое масло и макароны, поэтому на завтрак получились спагетти. Быстренько приготовив на двоих, я выставил тарелки на стол. Повисло молчание, и я почел за благо включить телевизор.
Передавали выпуск новостей, и диктор как раз рассказывал о жутком происшествии, случившемся прошлой ночью.
— Мда, история как раз из тех, что интересуют Тоуко-сан.
Если бы та услышала, то наверняка запустила бы в меня чем-нибудь. Впрочем, новости действительно были сногсшибательными.
Этой ночью в заброшенном полгода назад подвальном баре были обнаружены четыре мертвых тела. Конечности жертв были оторваны, и место происшествия превратилось в озеро крови. Это случилось совсем недалеко, остановках в четырех от моего дома. Странно, репортер упомянул о том, что руки и ноги были не отсечены, а оторваны, но не уточнил, что это значило, а перешел к информации о личностях погибших.
Все четверо оказались старшеклассниками. Бездельники и уличные хулиганы из соседних кварталов. Похоже, они не брезговали и наркотиками, и человек, которого репортер расспрашивал о жертвах этой ночи, сердито сказал:
«Подонки заслужили смерть».
Поношение умерших вызывало раздражение, и я выключил телевизор. Взглянув на мою незнакомку, я заметил, что ее лицо опять исказила гримаса боли, а ладонь снова оказалась на животе. Она не съела ни кусочка. Опустив лицо так, что я не мог видеть выражения, она едва слышно пробормотала:
