Сперва я не понял, не связал, рожа у Тюбика — добрая, сочувствующая, хлопает длинными ресницами, но вдруг до меня дошло, о ком это он, и я вскочил как ужаленный. Я ослеп. Не видя, со всего маха шарахнул его. А когда он свалился в проход, стал пинать ногами.
— Гриша?! — крикнула Рыбка.
— Ты чего, чего, Птаха?! — завопил удивлённо Волечка. — Тебе вожжа под хвост попала?
Девчонки завизжали от страха.
Тюбик вскочил и двинул меня по морде, да так, что из носа хлынула кровь.
— Я тебя, дура, пожалел! Сохнешь!
Не обращая больше на меня внимания, он отряхивался, как гусь от воды. Он — здоровый, он — дылда, ему восемнадцать сроду не дашь, на все двадцать тянет! Его не изобьёшь, его не прошибёшь! Это он от неожиданности свалился!
А у меня из носа льёт кровь, и Рыбка возится со мной: усадила, закинула мою голову, прикладывает платки. А у меня ноют зубы и горло, точно я нажрался мороженого, и внутри тошнит, как тошнит, когда объешься. А меня колотит. И, как только Рыбка останавливает кровь, я вскакиваю и снова кидаюсь к Тюбику, но Сан Саныч и Волечка повисают на мне с двух сторон.
— Дура! Взбесился! — смеётся Тюбик. — Когда без взаимности, всегда так. Чего трясёшься? Тебя жалко, одно вычитание, один хребет. Панихиду пора заказывать! Подумаешь, муж. Муж не помеха, ты у нас парень видный.
Я снова рванулся к нему, но Волечка с Сан Санычем — на страже, держат меня.
— Заткнись! — говорит зло Волечка. — Пошляк ты, Тюбик! Всё изваляешь в говне. Расквасить бы тебе рожу, пустить кровь, может, поумнел бы!
— Жди, поумнеет! — Сан Саныч больно мнёт моё плечо. — Если дурак, то надолго. Не обращай внимания, Птаха, пёс лает, ветер носит. Не знаешь Тюбика? Из него клей так и сочится, тронь или не тронь, дырявый Тюбик. Кого вздумал слушать?! Это девчонкам он умеет лапшу на уши понавесить, они каждый его перл заглатывают. Ты-то — мужик, плюнь и разотри! Разве он чего петрит, разве он о высоких чувствах имеет понятие?! Недоступно. — Сан Саныч отпустил меня.
А я рот разинул. Четыре года вместе, сколько кружек пива вылакали, сколько пинг-понговых шариков потеряли, сколько анекдотов потравили, а я и не предполагал, что Сан Саныч такой… Сам-то я не понимаю, отчего меня колотит всего, как увижу её?! Мне бы только смотреть на неё, а Сан Саныч, глянь-ка, расчухал, что со мной, точнее некуда — «высокие чувства»! Да разве могло бы мне такое прийти в голову — в подъезде?!
Тихо в классе стало после непривычно длинного монолога Сан Саныча. Девчонки уставились на меня, как на ископаемое. Только Рыбка исчезла. Тут я Муську увидел, впервые за два года: в глазах слёзы, губы куда-то делись, безгубое-то лицо у неё — взрослое, не девчоночье. С Муськой у меня вроде как любовь была, целовались с ней на танцах и в подъездах. Смотрит на меня Муська своими мокрыми глазами, не отворачивается, Муська-то за эти два года совсем стала зрелой и совсем некрасивая. Чего мне в ней нравилось? Щёки круглые, как мячики, подбородок — круглый, с ямкой посередине. Неужели, когда целовался, ямка тоже была?! Что-то говорит мне своими глазищами Муська, только я совсем стал к ней слепой и глухой, не прочту, чего это она: обижается — не обижается, сочувствует — не сочувствует, злится — не злится.
Звенит звонок, и нас разносит по местам, потому что математичка у нас — зверь, рявкнет, будь здоров, в преисподнюю провалишься или в поднебесье взлетишь! Математичка убеждена, что в нашей художественной школе главный предмет — математика. Часто повторяет: «Математика будит пространственное воображение, воспитывает способность анализировать, логически мыслить, а без ощущения пространства, без анализа и логики быть художником нельзя!» Кто знает, может, наша Зверюга и права?!
Самое непостижимое заключается в том, что и Зверюгу, и её зовут Антонина Сергеевна. Пошутила природа надо мной. Как хочешь, так и понимай.
Зверюга что-то говорит, громкое, дятлом долбит, а я вдруг прошусь из класса. Не слышу, разрешила ли она, вылетаю и — к учительской, позабыв о драке, о разбитом носе, на третий этаж скачу через три ступеньки. То ли Муськины слёзы в меня влились, то ли Тюбик глаза раскрыл, то ли Сан Саныч своим пониманием стронул во мне что-то, чёрт его знает, только нужно мне её увидеть сейчас, немедленно! Сейчас я всё могу, сейчас я длинный и красивый, как Тюбик, бицепсы и представительность у меня, как у Сан Саныча, а язык подвешен, как у Волечки, я сейчас… скажу… я сейчас… смелый… врываюсь в учительскую.
