Жизнь римских императриц. Картины из жизни римского общества - страница 15
Лишь только он вступил на престол, как тотчас же послал одного из гвардейских офицеров на остров Пияноза убить Агриппу Постума, единственного внука покойного Августа, остававшегося в живых. Несчастный Агриппа долго защищался против своих палачей, но в конце концов был ими убит. Когда офицер возвратился в Рим, чтобы доложить императору, что приказание его исполнено, Тиверий нагло отрекся и предложил сенату судить убийцу. Но осторожная Ливия не советовала возбуждать подобного щекотливого процесса. Таким образом, убийство Агриппы Постума было замято и предано забвению. Тиверий не забыл также и своей жены, несчастной Юлии.
После смерти Августа и восшествия на престол мужа сосланной принцессы, в Риме все думали, что она будет возвращена; однако, на деле вышло совсем иначе. Тиверий не только не простил своей жены, но напротив, усилил ее наказание: он отдал приказ заключить Юлию в отдельный дом, откуда она бы не смела ни на шаг отлучаться; около дома были поставлены часовые. Таким образом, вместо относительной свободы, которой до сих пор пользовалась Юлия, она была заключена в тюрьму. Затем на ее содержание Тиверий назначил до такой степени ничтожную сумму, что злополучная арестантка стала нуждаться в самом необходимом, даже в хлебе. Тяжело было Юлии переносить ее новое положение. Она привыкла к роскоши, к богатству, а тут должна была переносить нищету самую ужасную, сидеть без хлеба и чуть не умирать с голода, что, впрочем, и случилось, если верить народной молве: Юлия, действительно, умерла голодной смертью. К матери варвар Тиверий также относился не особенно нежно, несмотря на то, что, благодаря ее стараниям, он добился трона. Этот человек с мелкой, низкой душонкой, постоянно дрожал за свою власть и ни с кем не хотел ее разделить. Ему было завидно, что мать пользуется почестями императрицы. Сенат хотел восстановить закон, чтобы к его титулу императора были прибавлены слова: сын Ливии. Тиверий первый восстал против этого и объявил, что не допустит ничего подобного. «Женщине, говорил он, не следует воздавать чересчур больших почестей». Потом сенат хотел воздвигнуть алтарь в честь Ливии, но и против этого восстал Тиверий. Он говорил, что подобная почесть есть исключительная, и что он не желает, чтобы его матери воздавали исключительные почести. Сенат, разумеется, должен был согласиться с мнением императора. Такая неблагодарность Тиверия к матери маскировалась им, будто бы умеренностью, простотой и в глазах народа казалась симпатичною. На том же основании, будто бы умеренности и простоты, Тиверий приказал уменьшить штат придворных своей матери. Тщеславная Ливия, конечно, возмущалась поступками сына и часто напоминала ему, что он ей обязан титулом императора. Но упреки Ливии не вели ровно ни к чему: Тиверий продолжал держаться своей системы и очень сурово замечал матери, чтобы она не заявляла своих претензий и держала бы себя поскромнее. Поздно поняла Ливия, что сын ее есть ничто иное, как самый черствый, бездушный эгоист. И, действительно, он беспрестанно оскорблял самолюбие матери. Раз был такой случай: сенатор Пизоний, кредитор довольно большой суммы денег матроны Ургулянии, пользовавшейся особенной дружбой вдовствующей императрицы Ливии, подал свой документ ко взысканию и позвал должницу Ургулянию в трибунал. Последняя смеялась над этим, зная хорошо, что будет иметь прочную защиту в своей покровительнице Ливии, и, действительно, вдовствующая императрица просила сына поговорить об этом деле с претором, чтобы процесс был решен в пользу Ургулянии. Тиверий изъявил согласие и в день разбора по прошению сенатора Пизония, сам отправился к претору. Но по обстоятельствам, совершенно непредвиденным, впрочем, вполне зависевшим от Тиверия, он пришел к претору именно тогда, когда дело было уже кончено и состоялся приговор в пользу сенатора Пизония. Самолюбивая Ливия, обещавшая свою протекцию Ургулянии, была поражена этим новым ипокритством сына и принуждена была внести свои собственные деньги за приятельницу. Вообще, Тиберий беспрестанно язвил самолюбие свой матери. В одном лишь он с ней сходился — в ненависти к Германику и его жене Агриппине. Ливия, как и ее сын, ненавидела всех, кто пользовался доброю славой, а Германик и его жена Агриппина были чрезвычайно популярны. Германик, сын ее сына Друза, умершего во время битвы с германцами, наследовал от своего отца все добродетели и таланты; с юных лет Германик зарекомендовал себя как прекрасный полководец. Кроме того, он был умен, добр, обладал возвышенной душой и отличался своей справедливостью. Солдаты обожали Германика и несколько раз предлагали ему возвести его на трон, но честный юноша всегда с достоинством отвергал эти недостойные предложения. Среди римских граждан Германик также пользовался общей любовью и уважением; даже его враги никогда не говорили о нем ничего дурного. Жена его, Агриппина (дочь Юлии и Агриппы), по уму и благородству как нельзя более к нему подходила. Поведение Агриппины было образцовое во всех отношениях, Не только в Риме, но и в целом государстве не было человека, который бы осмелился дурно говорить о жене Германика, — ее уважали все без исключения. Агриппина, как и ее муж Германик, пользовалась громадной популярностью. Ненавидя лесть и сплетни, Агриппина гордо, в самом лучшем значении этого слова, держала себя, сознавая свои достоинства и недостатки. Главной, отличительной чертой характера этой женщины была строгая справедливость: Агриппина не могла переносить нарушения прав, в каком бы виде оно ни проявлялось, Ливия, как умная женщина, понимала Агриппину и сама в душе не могла не согласиться, что жена Германика вполне заслуживает всеобщее уважение, тем не менее ненавидела ее и искала случая погубить. Тщеславная Ливия не могла равнодушно слышать отовсюду раздававшиеся похвалы по адресу Агриппины. Мелочной и самолюбивый Тиверий по тем же причинам ненавидел Германика. Таким образом сын и мать были вполне солидарны в своих преступных целях: первый решил погубить честного Германика, а вторая — его жену Агриппину. Для исполнения этого плана прежде всего требовалось удалить из Рима ненавистную чету, что и было сделано. Германика назначили командующим легионами на востоке и с ним вместе послали губернатором в Сирию известного негодяя Пизония, которому дана была секретная инструкция поднять народ и солдат против Германика; буде же представится удобный случай, то прямо убить его. И так как Германик отправлялся вместе с своей женой и детьми, то Ливия посоветовала Пизонию взять с собой его жену, которая по мнению императрицы, могла быть полезна для Агриппины и ее детей. Жена Пизония, само собой разумеется, была посвящена в планы всего заговора, и так как по своим нравственным качествам вполне подходила к своему достойному супругу Пизонию, то и могла быть полезною для исполнения гнусных планов Ливии и Тиверия. И действительно, эта достойная чета не замедлила проявить себя. Пизоний, назначенный на самостоятельный пост губернатора в Сирии, начал с того, что при помощи денег и вина стал бунтовать солдат Германика, склонять их к нарушению дисциплины, небрежно относиться к исполнению служебных обязанностей и т. д. Жена Пизония, Планчина, в свою очередь помогала супругу, распространяя в народе и между солдатами разные нелепости о Германике и Агриппине. Но как тот, так и другая с презрением отнеслись ко всем этим грязным интригам и, в конце концов, во всей стране стали пользоваться тем же всеобщим уважением, как и в Риме. Между тем, по делам службы Германик должен был на время уехать в Египет; пользуясь его отсутствием, Пизоний взбунтовал солдат.
