Я случай тот по памяти не помню,
По молоточку помню под ребром.
Он больно так
Во все мои границы
Ударил вдруг:
В ружье!
В ружье!
В ружье!
И дал понять:
Горит в моем горнильце
Запазушное солнышко мое.
Чуть что — я тут! — напомнит под рукою,
Не вечное,
Но вечному сродни:
Они вдвоем в заздравном непокое
На вырост мой раскатывали дни.
Они вдвоем —
Зови не дозовешься —
Несли меня, ликуя на бегу,
На край земли,
В подсолнечные рощи —
В степную, лопоухую тайгу.
Там хорошо!
Там солнечные брызги
Не бьют в лицо,
А льются, не слепя.
Идешь по ним —
И голос материнский
Как будто не касается тебя:
— Пора домо-о-ой!.. —
А ты: — Да ну, да ладно! —
Идешь себе.
Какое там «пора»,
Когда курган подступит «агромадный»…
Ну чем он, сизоверхий, не гора,
Чем не Казбек?
И ты
На четвереньках
Возьмешь его, как вынырнешь:
— Ух ты-ы-ы! —
Внизу она, степная деревенька,
Внизу они, огнистые цветы
Твоих лесов!
И голос за лесами:
— Домо-о-ой!.. Домо-о-ой!.. —
Родимая зовет.
Но что поделать с этими глазами
Высокими,
Когда они вот-вот
Слетят с лица, как ласточки,
И разом,
Над окоемной покружив каймой,
Возьмут всю степь
И на зеленый разум
Положат всю.
Какое там «домой»!
И лишь потом
В дремотных, сизых сенцах
Ожгет тебя ременная гроза
От всей души,
От любящего сердца.
И будет ночь — как шапка на глаза.
И будет солнце
Медленно и ало
Вставать,
и плыть,
и длиться над тобой,
Меняя дни,
Меняя покрывала:
Зеленое, с опушкой голубой,
На рыжее,
А рыжее, с багрянцем,
На белый плат сугробных пустырей…
И ты однажды
Бравым новобранцем
Войдешь в ряды бывалых косарей.
